, — поэтому я не боюсь спуститься сюда, я не испытываю отвращения к тебе, нет брезгливости к вам. Это милосердие, это — Бог, это — воспитание; это — причина, по которой ты можешь сказать другому: «Мы сможем! Я помогу тебе, потому что я не испытываю отвращения к твоему злу, к твоей нужде». Затем Беатриче продолжает:
Есть в небе Благодатная Жена;
Скорбя о том, кто страждет так сурово,
Судью склонила к милости Она.
На небе есть Благодатная Жена, Которая скорбит «о том, кто страждет так сурово», по той самой причине, по которой я и пришла просить о помощи… Эта Жена — Богородица. Есть в небе Женщина, Которая плачет о судьбе Данте, которая сострадает ему, тревожится о нем, жалеет его.
Потом к Лючии обратила слово
И молвила: — Твой верный — в путах зла,
Пошли ему пособника благого.
Это Богородица, только Она заметила нужду Данте. Поэтому Она — Мать Церкви. Мать Церкви, Мать всех христиан, Мать каждого из нас; только Она настолько является нам матерью, что переживает о каждом из нас в Своем сердце. Беатриче объясняет: «Этой нужды не увидел ни ты, поэт, пред которым он преклоняется, ни я, его давняя возлюбленная». Не увидела ее даже святая Лючия, которой он особенно предан (святая Лючия — покровительница зрения, Данте снова возвращает нас к теме ви́дения). Иначе говоря, никто, кроме Богородицы, по-настоящему не понял сути его нужды, драмы, которую он переживал. Она призвала святую Лючию и сказала ей: «Лючия, преданный тебе человек, Данте, который всегда вверял себя твоему заступничеству, нуждается в помощи, спеши же ему на помощь!» Тогда святая Лючия пришла ко мне, говорит Беатриче, и сделала то же самое, сказала мне: «Смотри, он нуждается… Беги!» «И я прибежала к тебе», — признается Беатриче Вергилию.
Удивительное движение! Я всегда говорю своим ученикам: как только я понял это, я больше не мог смотреть на звездное небо, не думая о том, что оно движется для меня. Именно это Вергилий объясняет Данте: небо движется для тебя, все это движение — ради тебя, и первой это движение начала Богородица. Вспомним, как мудро Церковь установила чтение розария: она учит нас говорить «в час смерти нашей» по окончании молитвы «Радуйся, Мария». Становится понятным урок, который дает нам Церковь: «Когда вы подойдете к рубежу, когда достигнете границы, когда вам предстоит последнее сражение, именно в этот момент, который называют самым христианским словом „агония“ (агон значит „борьба, война“, ведь последняя битва происходит именно в этот момент)… И если тогда там будет Мария, как это было бы прекрасно, какую уверенность это придало бы вам». Почему в час смерти нашей мы призываем Деву Марию? Потому что только Она смотрит на нас глазами матери, только Она может смотреть на нас таким образом, только Она посмотрела бы так. Это то, что понимают все матери (даже если это только бледный отблеск такого отношения), когда они смотрят на уже взрослое дитя: перед их внутренним взором возникает тот новорожденный, который весь — воплощение желания, желания принадлежать, весь — абсолютная чистота и истина. И Богородица посмотрела бы на нас таким образом, именно так Она посмотрела на Данте, когда призвала святую Лючию.