– Да у вас аневризма аорты! – воскликнул я.
– Она самая, – безмятежно подтвердил он. – На прошлой неделе я ходил к врачу, и он сказал, что эта штука может лопнуть со дня на день. Она у меня уже много лет. Я заработал ее, когда жил в горах у Соленого озера и питался чем попало. Ну, теперь-то я свое дело сделал и готов помереть хоть завтра, только лучше бы до того рассказать, как все было. Не хочу, чтобы меня считали обычным головорезом.
Инспектор и двое сыщиков быстро обсудили, можно ли разрешить арестованному говорить.
– Как по-вашему, доктор, его жизни угрожает непосредственная опасность? – осведомился первый.
– Безусловно, – ответил я.
– В таком случае снять с него показания в интересах правосудия – наш долг, – заявил инспектор. – Можете говорить что хотите, сэр, но я еще раз предупреждаю, что все ваши слова будут записываться.
– Если позволите, я присяду, – промолвил наш пленник и, не дожидаясь нашего ответа, опустился на стул. – Из-за этой моей аневризмы я быстро устаю, да и возня, которую мы затеяли полчаса назад, силенок мне не прибавила. Я на краю могилы и врать вам не собираюсь. Каждое мое слово будет чистой правдой, а как вы эти слова потом используете, мне все равно.
После такого вступления Джефферсон Хоуп откинулся на спинку стула и поведал нам весьма примечательную историю, которую я привожу ниже. Он говорил спокойно и размеренно, будто описывал самые обыкновенные события. Я могу ручаться за точность передачи его рассказа, поскольку мне удалось раздобыть блокнот Лестрейда, где все слова арестованного были зафиксированы в том порядке, в каком мы их услышали.
– Для вас не имеет значения, почему я ненавидел этих двоих, – начал он. – Довольно будет сказать, что они повинны в смерти близких мне людей, отца и дочери, и за это поплатились собственной жизнью. С тех пор как они совершили свое преступление, прошло очень много времени, и сейчас ни один суд уже не вынес бы им официального приговора. Но я ничего не забыл и решил, что сам буду их судьей, жюри присяжных и палачом – всеми сразу, в одном лице. Любой нормальный мужчина, окажись он на моем месте, поступил бы так же.
Девушка, о которой я упомянул, двадцать лет назад должна была стать моей женой. Но ее вынудили обвенчаться с этим самым Дреббером – и она этого не пережила. Я снял кольцо с пальца усопшей и поклялся, что он будет умирать, глядя на это кольцо, и что его последними мыслями будут мысли о преступлении, за которое его карают. Я повсюду носил кольцо с собой и изъездил в погоне за Дреббером и его сообщником два континента, прежде чем настиг их. Они хотели измотать меня, но просчитались. Если я и впрямь завтра умру, что вполне вероятно, я умру, зная, что хорошо сделал дело, ради которого жил на этом свете. Они погибли, и погибли от моей руки. Больше мне нечего желать и не на что надеяться.