В «реальном мире» мы постоянно оцениваем людей и ситуации, не имея на руках полной информации о них – иначе наша жизнь бы полностью уходила на ее сбор. Пробелы в знаниях заполняются нашими собственными домыслами. Соответственно, объективная реальность не так уж объективна, учитывая, сколько в ней наших субъективных элементов. То же самое мы проделываем и с вымышленными историями, предполагая, что их герои проживают похожую на нашу жизнь, состоят из плоти и крови (если не указано иное) и живут в мире, функционирующем по тем же законам. И в реальном мире, и в вымышленных у нас есть лишь основа истории, которую мы дополняем на свое усмотрение. В случае с фикшном эта основа обычно тщательно продумана, так что у нас есть вся важная информация. В реальности же никто не отбирает для нас данные, чтобы мы правильно восприняли сюжет и ситуацию. Нам самим приходится отыскивать информацию и составлять из этого связный рассказ, дополняя его собственными элементами исходя из собственного опыта. Получая, мы постоянно сочиняем собственные истории – истории своей жизни. Роджер Шенк в своей книге, посвященной исследованию повествования и интеллекта, пишет:
«Нам нужно с кем-то делиться своим опытом, потому что написание истории заставляет нашу память сохранять ее основные детали на всю жизнь. Рассказывание помогает запоминать. Но рассказ истории – это не повторение ее, а создание. Процесс создания чего-либо – сам по себе запоминающийся опыт»[77].
Рассказывая историю, мы придаем ей значение и позволяем ей запомниться. Получается, у реальности больше общего с вымыслом, чем мы думали изначально. Вопрос, нужно ли нам верить или не верить во что-то, чтобы считать эмоцию оправданной, отпадает сам собой.
Даже если мы сделаем наши истории реальностью (или нашу реальность историей), аспект веры по-прежнему никак не будет влиять на наше восприятие вымышленных ситуаций. Если я уверен в том, что в данный момент перехожу улицу, мне неважно, настоящие ли машины на ней или вымышленные – я не задержусь на середине. Если все это происходит в компьютерной игре, то я в безопасности. Но осознание того, как повествование размывает границу между реальностью и вымыслом, в каком-то смысле разрешает наш парадокс. Проблема, что мы по-разному реагируем на реальность и вымысел, сразу исчезает: потому что мы изменили восприятие границы между ними. Если мы на время отложим вопрос различия между реальностью и вымыслом и сконцентрируемся на том, что их для нас объединяет, в частности на том, как мы воспринимаем повествование, мы сможем приступить к решению более общей проблемы, которое не всегда будет заканчиваться парадоксом.