Ах да, еще одно такое громыхало украшает стену кают-компании, но это личный трофей Ковбоя из амазонских джунглей. Он — по его словам — сумел встретить там настоящего британского лорда, поссориться… ну и успеть выстрелить первым.
В общем, нам с Косторезом оставалось лишь разглядывать проплывавшие мимо кошельки с их владельцами. Доктор время от времени отпускал реплики в стиле: "исключительно неудачная расцветка… а этот, в черном, вообще похож на владельца похоронного бюро", на что я отвечал в том же стиле: "шатенка в темно-синем ничего так… а этот, в светлой шляпе — ну вылитый аптекарь, которого в Самаре расстреляли".
Многие дамы и вправду были очень даже ничего. Правда, меня их вид настраивал исключительно на мысли о недавней встрече с Моникой и её "ритуальном" забеге по лавкам и прочим boutique. Почему-то ma petite blonde искреннее считала, что замужней женщине не приличествует брать у постороннего мужчины деньги, пусть даже за несколько очень жарких совместных часов в мансарде подруги. Но вполне допустимо, если этот же мужчина оплатит небольшую гору коробок и пакетов, особенно если сам примет участие в процессе выбора. Пусть даже в виде восхищенного мычания в ответ на вопрос "милый, как мне эта шляпка? Смотри, какая чудесная крепдешиновая блузка, как раз подойдет к новой юбке!". Конечно же, новые туфли-лодочки, куда же без них. И да, крохотная сумочка из крокодиловой кожи может сожрать больше живого пресмыкающегося. Когда скалящийся не хуже покойного крокодила продавец продемонстрировал ценник, я осознал, что занимаюсь чем-то не тем. Из того зверюги, что мы в Австралии пустили на мясной пирог, можно было наделать столько всего…
В общем, я предавался "разнузданным воспоминаниям", а вот мысли Костореза приняли более деловой оборот. Со словами "я тут ненадолго отойду" он пропал часа на полтора и вернулся, отягощенный, словно кайенский каторжник, серой полотняной сумкой, уронил её мне на ногу — звякнуло точь-в-точь как кандалы, да и вес примерно совпадал — и почему-то хрипло прошептал: "сортируй и выписывай ценники, не дороже десяти франков". Я заглянул внутрь и понял, что попал надолго.
— Делить будем по-честному или по справедливости?
— Тебе франк с каждого.
— Полтора.
У самого Костореза почерк типично докторский. В смысле, он сам не всегда может понять, чего понаписал, а писать предстояло много.
— Это уже не дележка будет, а экспроприация! — все тем же хриплым шёпотом возмутился доктор. — Один и пятнадцать. Идея-то моя и деньги тоже.
— А с меня будет много мелкой ручной работы, чернила, — я достал из внутреннего кармана футляр с "кавеко" — и амортизация орудия производства, то есть авторучки. Так что не стесняйтесь делиться с трудовым народом, мистер эксплуататор. Франк и тридцать пять.