– Лоран становился для меня чужим.
Врач, почувствовав смятение Анны, предпочел сменить тему:
– С другими людьми проблема узнавания возникает?
– Иногда… – Анна колебалась. – Но очень редко.
– С кем, например?
– С торговцами в квартале. И на работе. Я не узнаю некоторых клиентов, причем постоянных.
– А друзей?
Анна сделала рукой неопределенный жест.
– У меня нет друзей…
– Как обстоит дело с членами семьи?
– Мои родители умерли. Остались только дяди и двоюродные братья где-то на юго-западе страны. Мы не видимся.
Акерманн сделал еще несколько пометок в блокноте. Его лицо, застывшее, как резиновая маска, не выдавало никаких эмоций.
Анна терпеть не могла этого типа: близкий друг семьи Лорана, он иногда ужинал в их доме, но в любых обстоятельствах хранил ледяную невозмутимость. Конечно, если никто не затрагивал его излюбленной темы – работы мозга и системы когнитивного общения человека. Тогда все мгновенно менялось: он возбуждался, воспламенялся, размахивал длинными ручищами в рыжих волосах.
– Итак: главная проблема – лицо Лорана? – Акерманн возобновил допрос.
– Да. Он самый близкий мне человек. Именно его я вижу чаще всех остальных.
– У тебя есть другие проблемы с памятью?
Анна прикусила нижнюю губу. Задумалась, сомневаясь. Наконец ответила:
– Нет.
– С ориентацией в пространстве?
– Нет.
– С речью?
– Нет.
– С какими-нибудь движениями?
Анна не ответила и, слабо улыбнувшись, спросила:
– Ты предполагаешь болезнь Альцгеймера?
– Я проверяю, только и всего.
Именно этот синдром первым пришел Анне на ум, и она все прочла о нем в медицинских справочниках: неузнавание лиц – один из симптомов болезни.
Акерманн добавил примирительно-успокаивающим тоном – так урезонивают расшалившихся детей:
– Только не в твоем возрасте. Кроме того, первые же тесты выявили бы болезнь Альцгеймера. Мозг, затронутый нейродеградацией, имеет совершенно особую морфологию. Надеюсь, ты понимаешь, что я просто обязан задать тебе все эти вопросы, чтобы поставить точный диагноз?
Не дожидаясь ответа Анны, он повторил:
– Так ты испытываешь затруднения с какого-либо рода движениями?
– Нет.
– Бессонница?
– Нет.
– Внезапное немотивированное оцепенение?
– Нет.
– Мигрени?
– Никогда.
Врач закрыл блокнот, встал из-за стола, и Анна – в который уже раз – почувствовала изумление: при росте в метр девяносто Эрик Акерманн весил не больше шестидесяти килограммов и выглядел верзилой-переростком, которого одели в белый халат, чтобы он высушил его после стирки.
Доктор был вызывающе, обжигающе рыжим. Его кудрявая плохо постриженная шевелюра сияла медово-золотым цветом, вся кожа – даже на веках – была усеяна охряными веснушками. Лицо состояло из сплошных углов, а дополняли картину узенькие очочки в металлической оправе.