– Кто ты? – спросил я ее. – И что ты делаешь одна в этом скорбном месте?
Она ничего не ответила мне, не подала никакого знака, не сделала никакого движения, и потому я повторил свой вопрос:
– Скажи мне, дитя, что ты здесь делаешь?
– Отгоняю стервятников, – отвечала она, и голос ее был мягким, мелодичным и необычайно приятным.
– Этот несчастный – твой родственник? – снова спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
– Но ты знала его и теперь скорбишь о его печальной участи?
Она хранила молчание, и мне вновь пришлось спросить ее:
– Как его звали и что привело его к смерти? Какое преступление он совершил?
– Его звали Натаниэль Олфингер. Он убил человека из-за женщины, – произнесла девушка.
Причем сказала она это с такой обыденной интонацией в голосе, что можно было подумать, будто и убийство, и повешение настолько обычны в ее жизни, что и не стоит обращать на них внимания. Это поразило меня, и я вопросительно поглядел на нее, но взгляд ее оставался все так же мягок и безучастен.
– А знала ли ты этого Натаниэля Олфингера, дитя мое? – спросил я.
– Нет, – ответила она.
– Но теперь ты пришла сюда, чтобы уберечь его грешное тело от стервятников? Но почему же ты делаешь это?
– Но и всегда занимаюсь этим…
– Что?
– Всегда, когда здесь повешенный, прихожу и отгоняю птиц – пусть себе ищут другую добычу. Ой! Смотрите… еще один!
Она закричала, и голос ее был пронзительным и диким, а затем подняла руки над головой, замахала и побежала по лугу. Мне показалось, что она сумасшедшая. Птица улетела, и девушка вернулась ко мне. Загорелые руки она прижимала к груди и казалась такой умиротворенной, но дыхание было прерывисто, словно она очень устала.
Мягко, насколько это было в моих силах, я спросил ее:
– Как зовут тебя, дитя мое?
– Бенедикта.
– Кто твои родители?
– Моя мать умерла.
– А отец? – спросил я. – У тебя есть отец? Где он?
Ответом мне было ее молчание. Я попытался разговорить ее, чтобы она сказала, где ее жилище (я хотел отвести бедное дитя домой и попенять ее отцу, чтобы он получше смотрел за своей несчастной дочерью и не разрешал бродить ей на этом страшном месте).
– Так где же ты живешь, Бенедикта? Прошу тебя, скажи мне.
– Здесь…
– Как?! Здесь?! Ах, дитя мое, здесь же ничего нет, кроме этой виселицы!
Девушка рукой указала на сосны. Проследив направление ее жеста, среди деревьев я увидел убогую хижину, которая своим видом более походила на обиталище зверя, нежели человека. Итак, я узнал больше, чем она могла или хотела сказать мне, чья же она дочь.
Когда я вернулся к своим товарищам, они спросили меня, кто эта девушка, и я ответил: