слышу. И это значит для меня так много! Много больше, чем ты можешь себе представить. Прошу тебя, возьми сигару и запасись терпением. Я хочу рассказать тебе всю историю.
За окном все так же лил дождь. Временами, когда налетал шквал, его монотонный шум прерывался, и тогда ветви деревьев зловеще скрипели по оконному стеклу.
Была глубокая ночь, но мое любопытство, равно как и искренняя симпатия к другу, превратило меня в благодарного слушателя, и я с начала до конца не прервал его рассказ ни единым словом или восклицанием.
– Десять лет назад, – начал он, – я снимал квартиру. Ты, должно быть, помнишь эти ряды безобразных и безликих одинаковых домов на другом конце города, на Ринкон-Хилл. Поначалу он считался одним из лучших районов Сан-Франциско, но вскоре пришел в упадок и к тому времени, когда я там поселился, лучшие его дни были уже позади, а не так давно эти кварталы вообще снесли. Вереница строений, в одном из которых я жил, располагалась довольно далеко от деловой части города. Каждый дом перед фасадом имел свой собственный миниатюрный садик, отгороженный от соседей невысокой железной изгородью. Садик с математической точностью рассекала дорожка, посыпанная гравием и окаймленная крупными камнями. Она вела от калитки в изгороди к двери в дом. Однажды утром я вышел из дверей своей квартиры и увидел молодую девушку. Она шла в сторону дома по тропинке, с той же точностью рассекавшей соседний участок, слева от моего. Был теплый июньский день, она была одета в нечто белое и воздушно-легкое. На голове красовалась широкополая соломенная шляпа, причудливо украшенная искусственными цветами и прелестными ягодками, как и полагалось по моде того времени.
Изысканная простота костюма ненадолго привлекла мое внимание – взглянув на ее лицо, я не мог уже думать ни о чем земном.
Не пугайся, я не собираюсь ее описывать, да и это было бы оскорбительно для нее, скажу только, что красота ее была бесподобна. Все совершенства, о которых я грезил, были воплощены в этой девушке, словно она – не дитя человеческое, но изваяна рукой самого Создателя. Потрясение мое было столь велико, что я, ничтоже сумняшеся, снял перед ней шляпу, как католик или протестант в религиозном экстазе обнажает голову пред ликом Святой Девы Марии.
Однако молодая женщина не выказала и тени неудовольствия; она просто взглянула на меня своими восхитительными темными глазами и, не сказав и слова, прошла в свой дом. Но во взгляде ее было нечто, что заставило мое дыхание прерваться. Я стоял как вкопанный со злополучной шляпой в руке и ужасно переживал свою бестактность.