Зазеркалье Нашей Реальности (Мирай) - страница 237
Смерть Делинды превратилась в исчезающую дымку. Уже завтра она исчезнет, оставив блеклый след в истории. Радость от принятия нового правителя поглотит ее, и только полиция будет расследовать ее жестокое убийство и искать Сашу.
Ближе к десяти часам вечера Вестминстерское аббатство опустело. Лунный свет, минуя витражи, падал точно на резное деревянное кресло короля Эдуарда, в котором днем прошла коронация. Александр недвижно, поникнув головой, стоял перед ним в густой тени, отказываясь принимать, что уже с завтрашнего дня жизнь совершит очередной прыжок над пропастью и назад будет не вернуться.
Он услышал позади себя неспешные знакомые шаги, и в сердце разлилось болезненное тепло. Каспар проходил мимо скамей. Шаги его по ромбовидной черно-белой плитке отдавались приятным стуком. С тех пор, как он услышал сокровенные слова, минуло два месяца. И ни разу за это время он не решился продолжить тот разговор, а Александр словно и не хотел этого. Он окружил себя барьером, сквозь который было не пробраться, и сам король застрял в нем, томился наедине со своими переживаниями.
«Так и с ума сойти можно». Каспар не раз хотел с ним поговорить о простом, отвлечь от дурных мыслей, но Александр сопротивлялся: молчал или отвечал кратко; бывало, отвлекался, уходил и даже просил помолчать.
Но завтра ему придется стать мужественным. Завтра он уже не сможет скрываться.
– Пора во дворец, мой король. – Каспар остановился в двух метрах от него. – Машина подана.
– Зачем мне во дворец? – спрашивал тот вяло.
– Затем, что… – Он запнулся, осознав, что прямые уговоры бесполезны, и медленно, словно оттягивая каждую секунду, встал рядом с ним.
– Хотите поговорить об этом?
– О том, что Совет против моей воли утвердил меня на эту должность? – спросил Александр с язвительными нотками. – Или о том, что крах моей жизни начался в ту проклятую секунду, когда я решился признаться тебе? – Он перевел на него истерзанный болью и отчаянием взгляд. – Что выберешь?
Он прикусил дрожащую губу и отвернулся, мысленно ругая себя за то, что так слаб, жалок и недостаточно сломлен, чтобы стать равнодушным. Сломаться ему не давала отныне презренная надежда – удел несчастных слабаков.
– Знаешь, я впервые… впервые действительно сильно хочу, чтобы ты ушел. Уезжай к своим дочерям. И к Шарлотте. Так будет лучше для всех. – Собственные слова казались чужими, и за это ненависть к себе выросла в разы.
– Александр…
– Я приказываю тебе! – прорыдал он. – Уезжай отсюда! Немедленно, слышишь?
Любой на месте Каспара обеспокоился бы будущим страны, ведь отныне десятки миллионов человек должны полагаться на психически неуравновешенного юношу. Но Шульцу это не пришло в голову. Он опустил мечущийся в терзаниях жалобный взгляд и ощутил укол нестерпимой обиды, когда осознал: «Впервые Александр со мной так груб». И хотя он знал, почему король так обращался с ним, все внутри у него сжалось.