Часы пробили полночь. Королева уже должна была нежиться в своей постели под наблюдением Янмей: она никогда не покидала свою госпожу, пока ту не увлекут сны, но даже тогда присматривала за ней. Александр не знал, почему так, ведь темноты сестра не боялась. Однако этой ночью странность королевы сыграла ему на руку.
В дверь постучали.
– Войди.
За годы службы Каспар научился открывать и закрывать дверь без щелчка.
– Вы написали мне.
– Да, – Александр оглянулся в поисках места, где они могли бы сесть вместе, но на выбор были только кровать и уголок у окон, – я хотел с тобой поговорить.
Осторожный тон принца заставил Каспара напрячься.
– Мне стоит бояться?
– Вероятно, да. Я должен уйти сейчас же. Хотел спросить…
– Я иду с вами.
Александр и не заметил, как приоткрыл рот в приятном удивлении. На душе полегчало. Но лишь на секунду:
– Если нас заметят, то могут наказать. В первую очередь тебя.
– Словно такое будет происходить впервые, – усмехнулся Каспар, и его добрые глаза улыбнулись.
– Ты здорово разозлил королеву сегодня.
– Я всегда злю ее. Даже не знаю почему.
– Потому что защищаешь меня.
– Как и вы защищаете меня. Я иду с вами, Ваше Высочество. Это не обсуждается. И дело вовсе не в том, что меня могут наказать еще больше, если отпущу вас одного.
Он осекся, испугавшись, не сказал ли лишнего. Не оставил ли разоблачительную подсказку. Каспар больше не улыбался. Сжался, как подобало любому слуге. Предвкушение от ночной вылазки и радость от новой возможности быть с Александром наедине сменила холодная настойчивость.
Александр не заметил, как изменилось лицо его телохранителя.
– Ты хороший друг, Каспар.
В ответ он получил кивок.
«Конечно, друг, – успокаивал себя Шульц. – На большее я и не рассчитываю».
* * *
«Когда мне было двадцать, он только родился» – эти слова действовали на Каспара мгновенно, но вот прошел год с тех пор, как вспыхнула первая искра, и преграда теряла силу, уступая место чувствам. Легкое случайное касание, высокий голосок, имя, произнесенное губами принца, – и каждая клеточка тела Каспара ныла от болезненной радости и мучительных желаний, в которых он, взрослый мужчина, не мог признаться даже самому себе.
Любовный пыл пугал его. Чувства к юному хозяину ужасали, но близящееся совершеннолетие принца стирало все ограничения. И Каспар был беспомощен перед этим. Он не мог придумать новых способов охладить томящееся в жаре сердце.
Каспар пытался пристыдить себя, унизить, но как, если такое создание, как Александр, не видело в нем ни единого порока?
Каспару оставалось последнее: уволиться, если чувства не пройдут ко дню рождения принца. Ведь для любви нет убийцы лучше, чем расстояние.