Это и есть та самая точка, где и начинается конфликт. Сперва невесомый и мимолетный, он постепенно разрастается и становится постоянным. С одной стороны, она отчаянно пытается спасти отношения. Ей думается, что она с похвальным усердием прикладывает все силы к их налаживанию; ему – что она все сильнее цепляется за него. Правы оба, но оба упускают из виду существенный момент – она борется за то, что представляется ей конечной победой добра. Пуще прежнего она стремится угодить, предвосхитить его желания, увидеть свои ошибки, отвернуться от грубости или не возмущаться ею, понять, сгладить. Не понимая, что все эти усилия уводят далеко от цели, она считает их «работой над ошибками». Точно так же она обычно цепляется за ложное убеждение, что и он тоже «исправляется».
С другой стороны, она начинает его ненавидеть. Сперва ненависть прячется глубоко, ведь она разрушила бы ее надежды. Затем ее всплески доходят до сознания. Тогда в ней пробиваются первые ростки возмущения его оскорбительным обращением, но она все еще не решается признаться себе, что ее оскорбляют. Настает черед мстительных тенденций. Начинаются вспышки, в которых проявляется ее истинное возмущение, но до нее все еще не доходит, насколько оно непритворное. Она все больше позволяет себе критику и меньше позволяет себя эксплуатировать. Характерно, что в основном месть осуществляется косвенным путем: в виде жалоб, страдания, мученичества, усиленного цепляния. Элементы мщения прокрадываются и в сияющую цель. В латентной форме они были там всегда, но теперь они разрастаются, как раковая опухоль. Намерение заставить его любить себя остается, но теперь это уже вопрос мстительного торжества.
С какой стороны ни взгляни, это беда для нее. Резкая раздвоенность в таком существенном вопросе хотя и остается бессознательной, делает ее поистине несчастной. Именно потому, что желание мести бессознательно, оно крепче привязывает ее к партнеру, поскольку дает ей еще один сильный стимул для борьбы за хеппи-энд. И даже если она добьется своего и в конце концов он действительно полюбит ее (что возможно, если он не слишком ригиден, а она не слишком стремится к саморазрушению), ей не удается насладиться победой. Ее потребность в торжестве удовлетворена и теперь угасает, гордость получила то, что ей причитается, но это как бы уже пройденный этап. Она может быть благодарна, может ценить то, что ее любят, но чувствует, что теперь уже слишком поздно. На самом деле она не может любить, если удовлетворена ее гордость.
Однако если ее удвоенные усилия ничего существенно не меняют в картине, она с еще большей страстью может наброситься на себя, подставляясь тем самым под двойной огонь. Поскольку идея «отдать себя» постепенно обесценивается и, следовательно, происходит постепенное осознание того, что ей выпадает слишком уж много издевательств, то она считает, что ее используют, и начинает ненавидеть себя за это. До нее также начинает доходить, что ее «любовь» – на самом деле патологическая зависимость (как бы она ее ни называла). Это здоровое осознание, но первая реакция на него – самоосуждение. Вдобавок, осуждая в себе мстительные склонности, она ненавидит себя за то, что они в ней есть. И наконец, она впадает в беспощадное самоуничижение за то, что не сумела влюбить его в себя. Она отчасти осознает эту свою ненависть к себе, но обычно большая ее часть пассивно экстернализуется, что характерно для смиренного типа. Это означает, что теперь у нее есть мощное и всепроницающее чувство, что он ее обидел. Это задает новый вектор ее отношения к нему. Ее увлекает гнев, проклюнувшийся из этого чувства обиды и набирающий силу. Но и ненависть к себе так страшит ее, что она или ищет привязанности, которая успокоила бы ее, или же находит себе опору на саморазрушительном фундаменте своей покорности плохому обращению. Партнер становится инструментом ее деструктивности, обращенной на себя. Ее влечет к тому, чтобы ее мучили и унижали, потому что она ненавидит и презирает себя.