Стекло очистилось, и там, на террасе, в темном углу, где лежала густая тень от высокой елки, она с удивлением увидела две фигуры. В одной Катя узнала ту самую горничную с овечьим лицом, другая стояла спиной. Ну, не пришлось долго соображать, чтобы понять, что необыкновенной красоты соболья шубка греет не кого-нибудь, а баронессу Камиллу Штакеншнейдер. Камиллу, вчера кричавшую на Катю в холле отеля… Вот только сейчас, судя по жестам, именно овечка-горничная повысила голос и шаг за шагом наступала на собеседницу. «О чем же они говорят? Ах, как жаль, что я не маг и не могу произнести магическую формулу, чтобы услышать разговор!». Катя закусила губу и впилась взглядом в двух женщин за стеклом, отчаянно желая, чтобы оно стало проницаемым для звука.
Внезапно прозрачная преграда пошла радужными разводами, и до нее донесся визгливый и неприятный голос:
— … Или ты думаешь, что шубу надела и за титул замуж выскочила, так можно долги не платить? Я тебе за брата все, все-о припомню! Это ты его с пути сбила, приучила к этой дряни…
Все поплыло у девочки перед глазами, последним усилием она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть, но все-таки не смогла удержаться. Катя успела еще увидеть сияющий овал, из которого шагнула высокая худая женщина с коротко стрижеными седыми волосами и холодными голубыми глазами, и соскользнула наконец в темноту.
Сигнал коммуникатора прозвучал как всегда неожиданно и не вовремя. Алекс поскользнулся на обледенелой дорожке, ведущей от полуразрушенного шале вниз, к ограде отеля, шепотом помянул Темного и его приспешников и откопал в кармане аппарат. На экране он увидел непривычно серьезное и сосредоточенное лицо вечно развеселого Стаса, и сердце его рухнуло куда-то в пятки.
— Что… случилось? — выговорил он непослушными губами.
— Пап, все в порядке, в общем, но тебе лучше прийти поскорее, — он оглянулся на что-то за своей спиной, что Алексу видно не было, повернулся к отцу, и глаза его полыхнули восторгом. — Тут та-акое!..
От сердца отлегло — по крайней мере, все живы. К восторженному состоянию младшего из близнецов, периодически увлекающегося чем-нибудь до самозабвения, Верещагин за одиннадцать лет привык, и приводить ребенка в норму умел.
Все же лучше поторопиться, подумал он, и с удвоенной скоростью запрыгал по скользкой дорожке.
Дверь в Катин номер была открыта настежь, косяк подпирал Серж.
— О, пап! — сказал он радостно. — Это хорошо, что ты так быстро… Тут у нас интересно…
Алекс вошел в комнату и увидел сразу, одним взглядом всю картинку: Катя лежит в джинсах на неубранной постели; Стас валяется в привычной позе на полу с ногами, задранными на кресло, у стены бледная горничная с метелкой, зажатой в кулаке… От окна навстречу ему шагнула незнакомая женщина, чуть улыбнулась одними губами и сказала: