Он отошел к своему стулу и неторопливо закурил сигару.
— Очень сожалею, что причинил вам боль, — сказал он наконец. — Не послать ли за доктором?
— Ни в коем случае, — возразил я. — Это пустяк. Я давно привык. Мой ревматизм меня нисколько не беспокоит. Да и вообще я не верю в докторов.
— Хорошо, — сказал Шевеникс, потом сел и долго молча курил. Чего бы я только не дал, чтобы нарушить это молчание! — Так вот, — заговорил он наконец, — я думаю, мне больше нечего узнавать. Полагаю, что мне все известно.
— О чем? — чуть ли не с вызовом спросил я.
— О Гогла, — отвечал он.
— Прошу прощения. Я вас не понимаю.
— Ну как же, — сказал майор Шевеникс. — Гогла пал на дуэли, и от вашей руки! Я ведь не ребенок.
— Отнюдь нет, — сказал я. — Но, сдается мне, вы завзятый теоретик.
— Не угодно ли проверить мою теорию? Доктор здесь поблизости. Если на плече у вас нет открытой раны, я ошибаюсь. Если же она есть… — Он махнул рукой. — Но прежде советую вам как следует подумать. В этом опыте есть прескверная оборотная сторона: то, что могло бы остаться между нами, сделается всеобщим достоянием.
— Так и быть! — отвечал я со смехом. — Что угодно, только не доктор. Терпеть не могу эту породу.
Последние его слова немного успокоили меня, но я все еще чувствовал себя не в своей тарелке.
Майор Шевеникс курил и поглядывал то на меня, то на кончик сигары.
— Я и сам солдат, — сказал он наконец. — И в свое время тоже уложил противника в честном поединке. Я не желаю никого загонять в угол из-за дуэли, если ее нельзя было избежать и если в ней все было достойно и справедливо. Но уж это я по крайней мере должен знать, и тут мне довольно будет вашего слова. В противном случае, как ни прискорбно, я вынужден буду пригласить доктора.
— Я ничего не признаю и ничего не отрицаю, — заявил я. — Но если вас устроит такая форма, извольте: даю вам честное слово, слово джентльмена и солдата, что между нами, пленниками, не произошло ничего бесчестного или неблагородного.
— Прекрасно, — сказал он. — Больше мне ничего и не надо было. А теперь можете идти, Шандивер.
И когда я направился к двери, он прибавил со смехом:
— Да, кстати, я должен принести вам извинения, я отнюдь не предполагал, что подвергаю вас пытке.
В тот же день после обеда во двор вышел доктор с листком бумаги в руке. Он явно был зол и раздосадован и нимало не заботился о вежливости.
— Слушайте, вы! — крикнул он. — Кто из вас знает по-английски? — Тут он заметил меня. — Эй! Как вас там? Вас-то мне и надо. Скажите им всем, что тот малый умирает. Ему крышка, уж я-то знаю, он не дотянет до ночи. И скажите им, что я не завидую тому, кто его приколол. Сперва скажите им это.