— Свалили все в одну кучу и вывели баланс, — невесело шутит Мисюра. Уже понял, что запираться бессмысленно, но нужна подготовка для смены позиций, а этому хочется раз-два — и хенде хох! Так не получится.
— Математика не убедила, — неистощимо терпение Макарова. — Пойдем более простым путем. Взгляните на совмещение двух фотографий — вашей сегодняшней и той, что на вахманской анкете. Интересная получилась картина.
Разглядывает Мисюра фототаблицу, озаглавленную: «Совмещение элементов лица фотопортретов». На вахманскую фотографию наклеены куски нынешней фотографии — части лба, носа, глаз, рта, подбородка. Свершилось чудо: исчезло время, на него глядит одно и то же лицо из далекой зимы сорок первого года. И к тому же проклятая математика! Можно отрицать одно совпадение, другое, третье, а их восемнадцать, и все тютелька в тютельку, до одного миллиметра… Ну и пусть! До смены позиций его дело — отрицать, их дело — доказывать.
— Как будто все точно, — вздыхает Мисюра. — Я бы на вашем месте тоже не сомневался, и все же не я снят в вахманской форме. Не знаю, как оправдаться, всякие чудеса бывают на свете.
— Надо так понимать: с наукой не спорю, но выводов не признаю. Что ж, Николай Иванович, раз для вас мало науки, перейдем к другим доказательствам. Алексей Петрович, пригласите опознаваемых и понятых.
Подполковник Харитоненко завел четверых, двум предложил подойти к стульям у стены кабинета.
— Сейчас будет опознание! — объявляет полковник Макаров. — Подозреваемый Мисюра-Мисюренко, вам предоставляется право самому выбрать, где сесть: слева, справа или посередине.
— А мне безразлично! — говорит Мисюра-Мисюренко, усаживаясь на стул слева.
Рядом сели другие опознаваемые, Макаров разъяснил понятым их обязанности.
Снова вышел Харитоненко и вернулся с пожилым человеком. Взглянул на него Мисюра — оборвалось сердце…
Присмотрелся Иван Иванович Мисюра к сидящим у стены и, забыв, где находится, кинулся к брату — обнимает, целует, плачет:
— Колька! Мы же тебя считали покойником. Весть такая пришла. А ты, слава богу, живой, невредимый. И за столько лет не дал знать.
Трудно себя побороть, трудно стоять истуканом. Родной брат, последняя кровинка из рода! Одно дело — когда не виделись, а другое — когда брат обнимает. Воскресли детство и молодость…
— Вы, гражданин, меня с кем-то спутали, я не ваш братец, — отрекается Мисюра от себя и родни: «Иван не дурак, поймет».
— Колька, с ума спятил! — тормошит Иван Иванович. — Да мы же с Марией тебя, горемычного, выходили и выкормили.
— Заблуждаетесь, гражданин! — уже совершенно спокойно заявляет Мисюра. — Конечно, приятно найти любимого братца, но я вам не брат.