Не факт, что получится, но попытка — не пытка.
— Вы любите свою мать? — задала ему главный вопрос, едва мы отошли достаточно далеко. Тот аж оторопел. Потом сузил глаза, сложил руки на груди и высокомерно ответил:
— Она была достойной женщиной, прекрасной королевой и никогда себе не позволяла не только изменить моему отцу, но даже подумать в эту сторону!
— Окей, скажи мне, когда ты был маленьким мальчиком, тебя волновал вопрос супружеской верности? Не торопись с ответом, — прервала его желание поскорее возразить. — Вспомни: тебе семь лет, ты играешь в солдатиков и прочие игрушки, слушаешь мамины сказки на ночь, подозреваешь ли ты, что вообще из себя представляет супружеская жизнь?
— В семь лет я уже два года жил в школе с другими детьми и виделся с родителями один раз в неделю. И да, понятие верности нам вбивалось с самого раннего детства.
Нифига себе! С пяти лет он жил в какой-то там школе? И даже ночевал? Нет, ну что за варвары!
Вдохнув-выдохнув, из последних сил сдерживаясь, чтобы не высказаться насчёт местных порядков, я ухватилась за самую простую мысль: половое просвещение.
— То есть ты понимал, что значит измена жены мужу? — и так многозначительно посмотрела, чтобы у него не осталось сомнений, что именно я имею в виду.
— Нет, конечно, но какая разница? — его глаза уже метали молнии.
— А вот такая. Одно дело ударить кого-то мечом или кинжалом, а то и вовсе отравить — это довольно легко объяснить ребёнку, но не постельные нюансы.
На его лице отразилось недоумение. Почуяв прогресс, я продолжила:
— Ты ведь ему не объяснял, в чём дело. И сейчас не сможешь, разве что на уровне: она поспала в постели с другим дядей. Для него это довольно эфемерное понятие, он не поймёт в чём именно здесь предательство — слишком мал. А ещё возникает вопрос соразмерности наказания. Всё-таки поспать с чужим дядей, — я намеренно говорила по-детски, чтобы подчеркнуть ту пропасть, которая лежала между преступлением и наказанием, — это не
причинить какую-либо физическую боль. В ответ ты мог бы поспать с чужой тётей, а может даже и спал.
— Нет, — нервно оборвал меня Зигвальд. — Я — истинный армариец, мы храним верность нашим жёнам.
— Пока они живы, ага, — не удержалась от сарказма. — Но тогда откуда у вас этот варварский закон?
— У нас не оговорена отдельно супружеская измена. Есть просто понятие измены и наказание за неё: казнь.
Здрасти, приехали! Вот это уравниловка! Сравнили, блин, попу с пальцем!
И тут раздался дикий визг. Мы не сговариваясь бросились к поляне. Первым бежал Зигвальд, словно танк тараня ветки кустов. Единственное неудобство было в том, что из-за его широченной спины ничего не было видно.