Пес рыскал кругами вокруг них, его пушистый хвост развевался как флаг, когда он взбивал снег лапами и издавал довольное гавканье. Хоть кто-то наслаждался снегом.
Ханна запихнула в рот целый крекер и с жадностью жевала. Большие мокрые снежинки оседали на ее капюшоне, плечах, ресницах.
— Как думаешь, каким будет этот городок?
— Без понятия, — пробормотал Лиам.
— Какими ты нашел другие места? По дороге сюда?
— Плохими и становились все хуже.
— А как насчет Чикаго?
Лиам напрягся. Он снова увидел самолеты над головой, услышал взрывной треск. Ужас, бегство, кровь. Отчаянные, умоляющие глаза Джессы, смотрящие на него. Пожалуйста, Лиам. Пожалуйста.
Он выкинул ужасные образы из головы.
— В Чикаго творился сущий ад.
Ханна молчала несколько минут. Просто жевала, глотала и запивала водой. Вытерла текущий нос.
— Я скучаю по людям.
— А я нет.
— Не скучаешь?
— Лучше быть одному.
Она замолчала на мгновение.
— Одиночество — это ужасно. Одиночество — худшее чувство в мире.
Стыд пронзил его до глубины души. Он предпочел остаться один. Потому что прошлое безжалостно преследовало его. Потому что он был человеком, которого донимали призраки.
То, что он пережил в Афганистане и Ираке, в раздираемых войной странах по всему миру… Воспоминания приходили к нему во снах, мучили его. Он видел худшее, что человечество могло сделать друг с другом. И это оставило на нем шрам.
Для него одиночество стало утешением.
«И отговоркой», — прошептала ему на ухо Джесса. Он мысленно увидел лицо Джессы, разочарование в ее глазах.
Ханне не дали выбора. Его у нее отняли.
Лиам наблюдал за снежинками, порхающими вокруг них кружевными вихрями. Снежинки приземлялись и быстро таяли на его щеках, носу. Холодные и мягкие.
— Люди делают друг с другом ужасные вещи, — виновато пробормотал он. — Люди опасны. Особенно сейчас.
По лицу Ханны пробежала тень. Острая боль застилала глаза. С ней происходили ужасные вещи. Она знала, что люди делают друг с другом — ей вовсе не нужно, чтобы он напоминал об этом.
— Не все.
Лиам был удивлен, что у нее осталась хоть какая-то вера в человечество. У него ее не осталось.
— Нас просто ввергли в хаос, с ограниченными и быстро сокращающимися ресурсами. Поставь на кон еду, кров и выживание, и люди зарежут тебя за буханку хлеба.
— Я в это не верю, — проговорила она тихо — так тихо, что он почти ее не услышал. Ханна закончила есть, медленно завернула крекеры и засунула их обратно в рюкзак. — Я не могу в это поверить.
Она смотрела на него, снежинки прилипали к влажным прядям волос, выглядывавшим из-под шапки и мехового капюшона. Ее глаза казались такими же зелеными, как пихты и ели вокруг них.