Сама она к ней и пришла, бурая, большеголовая, в залысинах и болячках, невесть откуда, в станице ни у кого такой кошки не было: однажды под вечер прыгнула через открытое окно. Анисья принесла ей миску, но, пока не вышла из горницы, кошка к еде не притронулась. Застала, вернувшись, Анисья только пустую миску — кошка ушла, как и вошла, через окно. На третий или четвертый раз кошка дала ощупать себя: в сосцах ее еще было молоко, но оттянуты соски не были — родила, значит, а кормить не пришлось. «И не боялись лишая?» «Лишай только к детям пристает. А это и вообще не лишай был — экзема нервная: котят хозяева умертвили — вот и не простила, ушла».
Собаки во дворе у Анисьи не было — собак не уважала.
— Сторожить у меня нет чего. Что взять — того не унесут. Больше визгу да лащенья — не люблю, когда вьются. Все у них в любови исходит. А не должно исходить. Нельзя.
Странно мне было слушать это, зная ее историю.
Еще поразительней неожиданный переход:
— Пусть живет — детей растит.
— Кто?
— Да тот человек, что подошел.
— Значит, все же муж был? Андрей? Пожертвовали для его детей?
— Нет. Если бы Андрей, не пожертвовала бы. Ни для кого. Не он.
— А был он-то?
— Был. Иначе бы меня не было.
Не однажды пытались приобщить Анисью к церкви верующие. Первый раз придут к ней — пустит. А второй — уже только выйдет на крыльцо, а калитку не откроет. Я о том речи не поднимала. Спросили как-то при мне ее внуки — с ними она говорила, как ни с кем, отвечая на каждый их вопрос.
— Вы, бабушка, в церковь не веруете? А в коммунизм?
— Зачем верить? Видела я его. Не один — разные коммунизмы видела.
— Может, вы и рай видели?
— Видала. Я далеко хожу, когда без памяти.
— А что, ахтительно там?
— Когда там — кажется, ничего лучше и нет и быть не может. А когда вернешься…
— Чего же там, бабуленька, мало?
— Воздуха нет — одна духовитость.
* * *
Признаюсь, как-то по пути завернула я в тот город на Украине, где была она так счастлива, обласкана и так несчастна, так истерзана, как никогда потом в жизни. Я разыскала ее мужа, Андрея Федоровича. Удивительно, и фамилия его не была изменена, и даже адрес оказался прежний. Правда, побывал он и в немецком, и в нашем лагерях, но жив-здоров вышел, о помешательстве Анисьи знал и вернулся с войны не к ней, а к врачихе, с которой сошелся еще на фронте, прижили двух детей, все честь по чести. А к Анисье действительно ездил, предложить помощь, не хотел объясняться при дочери, подошел к ней на улице.
— Что ж, не узнала она вас?
— Как не узнать? Узнала.
— Могла и не узнать. Столько времени не видела, не ведала, живы ли вы.