Помнется заезжий, да что ж — выбора нет — пойдет. Окликнет согнувшуюся над грядками женщину по имени, та выпрямится. Смутится приезжий, разглядев, что хозяйка — старуха, забормочет: вот-де, не знает отчества. Старуха не ответит, рассматривая его. Тот заторопится с просьбой о постое, заспешит назвать цену повыше. И опять молчит старуха, не то соображая, брать ли постояльца, не то о чем-то ином.
— Входите, кормитеся сами, овощи можете брать, — скажет, наконец, неожиданно высоким, хрипловатым голосом хозяйка и пойдет впереди приезжего в дом.
Глядя на ее высокую, сухую фигуру в кофте бурого цвета, в такой же бурой юбке, смутно вспомнит приезжий и суриковскую боярыню, и коринских старух, потому и спросит в тот же день, встретив знакомого казачка:
— А что, Анисья ваша не из монашенок?
— Ведьмачка! — с удовольствием огорошить брякнет казак. — Вместо коровы или там курочек, утей, овец у ей одна кошка глухонемая: бей — не мявкнет, только ощерится, а цапнет — месяц заживать будет. Знахарка — скотину на-раз лечит.
— Так это ж хорошо?
— Хорошо, когда неплохо, — загадочно молвит казачок. — Она их потом «держит» — оне за ней ходют.
— Говорят, животные доброго человека чуют.
— Кабы была добрая, не мучилась бы. У ей и икон-то нет, как у нормальных бабок.
— Ну, теперь уж бабки советские.
— Советские — не советские, а как к старости да к смерти подойдет, вот и в церковь потянулись.
Вернется постоялец в дом к Анисье, оглядится — и в самом деле не найдет угла хотя бы с одной иконой.
— Я смотрю, у вас и икон нет, — попробует он завязать разговор. — В Бога не верите?
— Изобразительность это все, — скажет бесцветно высоким, надтреснутым голосом Анисья.
— Что: Бог или иконы?
Но Анисья уже не ответит, пойдет, что-то подбирая, что-то обметая по пути.
Выйдет к вечеру постоялец из дома. Протянется с пастбища стадо, но ни одна корова не выбьется, не завернет к Анисье: кошка — и та, похоже, в самом деле глухонемая — тяжело, с каким-то утробным хрипом спрыгнет с подоконника, ляжет у ног хозяйки, не мурлыча.
— Кошка-то у вас не мяучет?
— Голова у нее собакой помятая, — спокойно объяснит Анисья, и кошка расширит на нее свои желтые глаза, долго посмотрит, не сужая глаз, не переводя их.
И заживут рядом постоялец с хозяйкой, как бы не замечая друг друга. Она и на «доброе утро» или, если уж попробует гость подлеститься к казачке, на «здорово ночевали» ответит одним лишь кивком.
А так ничего. Старуха как старуха.
* * *
Не всех, однако же, и пускала Анисья на постой, и не понять было, по собственному настроению или по взгляду на человека решала, но ведь и отказывала-то чаще не глядя. «Такой уж тебе прием», — скажут приезжему, обижая его втайне, казачки.