Оттого что в здании были и магазины, и парикмахерские, и столовые, и все это в тусклом электрическом свете, оттого что вверх на этажи вели не только лестницы, но и — серпантином — асфальтированная дорога, оттого что на этажах, на каждом огромном этаже, по коридорам сновали девушки в халатах и бигуди и парни в майках — казалось, это не просто большое здание, а подземный город. В детстве она читала такую сказку — в подземном городе работают кухни, шьются платья, кипит неслышная сверху работа. Правда, в общежитии у Севки было, пожалуй, мрачнее, чем в сказке. На каждом новом этаже перекликались, казалось, те же голоса, открывались те же двери, из тех же кухонь и кубовых пробегали те же парни и девушки с теми же кастрюлями и чайниками, булками и свертками.
Севка встретил ее на своем этаже.
— Зайдем в нашу каюту? — вопросительно сказал он. — Там у нас развели спор о смысле жизни. Если ты не против, можно послушать.
Вслед за Севкой Ксения протиснулась в узкую комнату. Только здесь было видно, что это все-таки надземное здание. Хотя и то сомнительно. Небо и город в окне представали безрадостными, как в дурном сне. Форточка открыта настежь, и все же в комнате пахло не то перхотью, не то потом — чем пахнет холостяцкое жилье.
— Да знаю, знаю я это все! — говорил с досадой чей-то голос.
Ксения даже не сразу поняла, кто это говорит, потому что одновременно галдело несколько человек. Но этот голос выделялся из других тоской.
— Ну хорошо, построим коммунизм, — говорил тоскливый голос. — А кому это надо? Сколько тысячелетий одно и то же!
— Почему одно и то же?
— Одной цели на всю жизнь не может быть, — повторял кто-то упорно. — Одной цели на всю жизнь не может быть.
— Не о том говорите, братцы! — звенел третий.
И снова — тоскливый:
— Главное удовольствие — плодить себе подобных!
Гвалт стоял невозможный, но тоскливого было слышно:
— Да знаю, знаю я все это: повзрослею, поумнею, буду, как все, занят, и эти мысли уйдут. Знаю…
— Слушай, Славка, — перебила его девушка, которую Ксения только сейчас заметила, — разве все так… ужасно? Слушай, даже съесть мороженое — и то радость!
Тоскливый парень угрюмо хохотнул, а Ксения недовольно сказала: «Да не о том он вовсе!», и почувствовала на себе чей-то взгляд. Она обернулась — смотревший улыбнулся ей — хитровато? вопрошающе? Черт его знает, красавчика! Она отвела глаза, раздражившись, что ее так бесцеремонно отвлекают.
В комнате орали все громче:
— Я должен учиться, работать, а потом умереть! Зачем это все?
— А как же люди умирали в революцию?
— Одной цели на всю жизнь не может быть!