Заложники Кремля (Тархова) - страница 178

Отношения влюбленных развивались драматично. Однажды стало окончательно ясно: выходов может быть только два — расстаться или соединить свои жизни. Есть, добавил он, третий путь, сойти с ума. Вместе они нашли четвертый — сойти с ума от любви.

Cоюз их, действительно, был безумием. Но Анна гнала прочь дурные мысли. Любовалась своим, наконец-то своим Николашей — как он заразительно, по-детски, хохочет, как прекрасно рисует. Он страстный охотник, он знает лес — и как исследователь, и как поэт. Его простоватый облик — Бухарин неизменно ходил в русской косоворотке, кожаной куртке и сапогах — волнующе подчеркивал его европейскую образованность. Он читал по-немецки Гегеля и Канта, по-французски Мольера и Монтескье… Он необыкновенный!

В Бухарине было даже что-то сверхчеловеческое. Он подписал в тюрьме бредовые обвинения в свой адрес, признался в контрреволюции и шпионаже — но только ради спасения жены и детей, которых в противном случае, пригрозили ему, уничтожат.

Однако не был сломлен. Напротив, до последнего дня вполне владел своей волей, эмоциями, интеллектом, свидетельством чему была колоссальная творческая работа, которую он проделал в тюрьме. Фундаментальный философский труд, стихов на два сборника, прелестно- старомодный автобиографический роман (Бухарин не успел его закончить) в духе конца Х1Х века, полный юмора и жизни.9

Все сочиненное за день выхватывали надзиратели. Впереди маячила смерть, а он писал почти набело изящным легким слогом, только одним абзацем позволив себе выдать свою боль:

«Но всему на свете бывает конец, бывает конец и мукам промежуточных состояний, когда проглатывается последняя тайная слеза души, и кризис проходит, разрешаясь в какую-нибудь новую фазу»…

Последняя сочиненная Бухариным сцена романа — комическая. Главный герой, гимназист Коля, хлебнув портвейна, впадает в сумасшедшую веселость, «на время выбросив из головы трудные мысли, словно грибы из кошелки».

Одновременно с этим, может быть, в тот же день Бухарин пишет Сталину:

«Заклинаю всех заменить расстрел тем, что я сам выпью в камере яд (дать мне морфию, чтобы уснул и не просыпался) … дайте мне провести последние секунды, как я хочу».

Моление о Чаше — и в письме к следователю:

«Я не упаду духом. Но помните о ч а ш е. Вы это мне обещали, и я крепко надеюсь, что Вы меня здесь не обманете; никакие интересы не требуют последнего».

Интересы, действительно, не требовали, но Бухарина, конечно же, обманули — не дали смертельного яду, а расстреляли, как всех.

Просить яду и писать одновременно:

«В голове у Коли чуть-чуть шумно. Он дурачился, швырялся снегом, пел, свистал в два пальца, как Соловей-Разбойник, падал навзничь, раскинув руки, чтоб получился «вдавленный отпечаток человека…