Окончив работу, Оскар поворачивался к нам и предлагал задавать вопросы, если что-то не понятно. Когда вопросы заканчивались, он говорил: «Ну, раз вам всё понятно, то теперь задавать вопросы буду я». Он обращался к схеме, которая была изображена на доске, и спрашивал: «Соколов, как изменится напряжение на катушке индуктивности, если в неё вставить железный сердечник?» — «Увеличится», — бодро отвечал я. «А что думает по этому поводу студент Внуков?», — спрашивал Оскар. Лешка Внуков, подумав некоторое время, отвечал: «Уменьшится». — «Вот Соколов не подумал, — резюмировал Оскар, — и сказал глупость. А Внуков подумал (тут он делал паузу) — и тоже попал пальцем в небо. Ничего-то вы не поняли!» Горестно покачав головой, он начинал объяснять нам, как надо было рассуждать, чтобы прийти к правильному выводу. Всё было очень просто. Нам было стыдно.
Оскар любил студентов и свою профессию. Это была его жизнь. Перефразируя высказывание М. Горького, могу сказать: всем лучшим во мне, как инженере, я обязан Оскару Ефимовичу Гольдину.
Позднее, когда я уже работал, мне посчастливилось присутствовать на лекции выдающегося математика академика Бориса Владимировича Гнеденко. Он высказал мысль о том, что учёный, который не может объяснить какое-то явление, не приведя описывающую его формулу, просто не понимает сущности этого явления. Мало того, многие формулы, необходимые для расчётов, можно составить без вывода, просто на основании логических рассуждений, и он продемонстрировал это на примере основной формулы теории надёжности.
Не все преподаватели был такие, как Гольдин. Вернее, таких, как Гольдин, больше не было. Но по основным предметам, слава богу, преподаватели были приличные. Радиотехнику преподавал Абель Аронович Ризкин, акустику — профессор Андрей Владимирович Римский-Корсаков (потомок того самого), телевизионные устройства — профессор Виктор Леонидович Крейцер, телевизионные системы — профессор Павел Васильевич Шмаков. Курс математики читал профессор Егоров. Это был немолодой, но энергичный человек. Говорили, что он занимается альпинизмом. Профессор не любил сквозняков. Зимой, перед его приходом мы специально открывали форточку в окне справа от его стола. Он входил в аудиторию и, увидев открытую форточку, проходил мимо своего стола, легко вскакивал прямо с пола на подоконник и закрывал форточку. Ради этого зрелища мы и открывали форточку.
А вот с предметами, которые мы считали второстепенными, дело было порою смехотворное. Теорию машин и механизмов читал доцент Якубовский. Он был не очень силён в русском языке, часто употребляя, например, такой оборот речи: «Если память мне не ошибает, то…». Практические занятия по этому предмету вёл доцент Здорнов (мы его сразу же перекрестили во Вздорного). На его занятиях наша компания — я, Юра Куранов, Андрей Петров, Юра Прейс, Юра Миронюк и другие, занимали места за задними столами довольно большой аудитории. Доцент Здорнов, маленький и очень важный человек, стоя у доски, что-то говорил и писал мелом. Мы же заводили песню: «Из-за острова на стрежень, на простор морской волны, выплывают расписные Стеньки Разина челны…» Сначала тихонько, а потом всё громче и душевней. Доцент Здорнов переставал писать, прислушивался и миролюбиво говорил: «Вы бы потише, ребята». Мы послушно снижали громкость и продолжали петь.