Разумеется, вывод, к которому пришел писатель, был утопическим. В 1929 году, когда внутренняя и внешняя обстановка диктовала усиление и укрепление нашего госаппарата, платоновская постановка выглядела невероятной, потому что она была ошибочной. Но, с другой стороны, критикам надо было учитывать, что это – сатирико-фантастическое произведение, сам жанр которого допускает смещения, преувеличения и т. п. Главное же, им следовало выяснить, во имя чего был так поставлен вопрос А. Платоновым, какие он преследовал цели? Направляя свой роман «Чевенгур» М. Горькому, писатель с удивлением и растерянностью сообщал: «Ее не печатают (в «Федерации» отказали), говорят, что революция в романе изображена неправильно, что все произведение поймут даже как контрреволюционное. Я же работал совсем с другими чувствами и теперь не знаю, что делать»[427].
Наши современники не сомневаются, верят признанию писателя, что он «работал совсем с другими чувствами» – не с теми, которые ему приписывали тогда. Но в ту пору, как и предполагал Горький, редко кто мог понять это и поверить Платонову.
Но не только писателей волновало состояние литературного движения в стране. Это было предметом заботы руководителей партии и правительства. Известно, как И. В. Сталин, понимая огромное общественное значение литературы, был хорошо знаком с литературным движением и внимательно следил за литературной борьбой и за выпускаемой художественной продукцией.
Прочитывая сентябрьскую книжку журнала «Октябрь» за 1929 год, он обратил внимание на рассказ А. Платонова «Усомнившийся Макар».
Время было напряженное, в стране началась коллективизация, шла ликвидация кулачества как класса. В этой обстановке Сталин расценил произведение А. Платонова с политической точки зрения и признал его вредным. Редактору журнала «Октябрь» было сделано серьезное внушение за публикацию «Усомнившегося Макара». По стечению обстоятельств исполняющим обязанности ответственного редактора журнала в тот период оказался А. Фадеев. В письме к Р. С. Землячке (декабрь 1929 г.) Фадеев сообщает: в «Октябре» «я прозевал недавно идеологически двусмысленный рассказ А. Платонова «Усомнившийся Макар», за что мне поделом попало от Сталина, – рассказ анархистский; в редакции боятся теперь шаг ступить без меня»[428].
Вскоре Авербах выступил с разгромной статьей, где рассказ квалифицировался как «враждебный нам», а его автор как классовый враг. Допустимо, что Фадеев мог согласиться с тем, что публикация этого «анархистского» по содержанию произведения явилась несвоевременной, но в то же время он должен был со всей решительностью возразить Авербаху и всем, кто его поддерживал, что Платонов – не классовый враг, а честный советский писатель, который по-своему хотел добра своему народу, своей стране, но впал в ошибку. Фадеев же этого не сделал. Наоборот, он согласился с оценкой Авербаха и в примечании редакции «Октября» заявил вместе с другими: «Редакция разделяет точку зрения т. Авербаха на рассказ «Усомнившийся Макар» А. Платонова и напечатание рассказа в журнале считает ошибкой. А. Серафимович, А. Фадеев, М. Шолохов»