Последнее замечание, в правильности которого нет оснований сомневаться, сделано уже будто бы сторонним для новой литературы человеком. И вот дальше Воронский формулирует основную свою мысль, доказательству которой посвящена вся статья:
«Пролетарского искусства сейчас нет и не может быть, пока перед нами стоит задача усвоения старой культуры и старого искусства. На деле есть вот что: есть буржуазная культура и искусство, к которым впервые получил доступ пролетариат».
Главное его доказательство, как уже говорилось, сводится к тому, что «наука и искусство требуют культурных навыков, большого культурного стажа, длительной учебы, сноровки, что дается часто поколениями, вырабатывается не годами, – десятилетиями»[125]. С какой недальновидностью и категоричностью судит Воронский о народе, долгие годы еще не способном будто бы творить новое искусство: «Проповедь творить новое пролетарское искусство и культуру ведется в среде, которая не имела возможности овладеть прошлым наследством и иногда инстинктивно настроена против него. Такая проповедь несвоевременна и просто вредна». И уже совсем не узнаем мы Воронского, этого тонкого ценителя «подлинного художества», когда он обращается к такому абсурдному доказательству: «Подобно тому, как в гражданской войне рабочий пользовался пушками, пулеметами, танками, невзирая на то, что они есть продукты буржуазного общества, так должен писатель-коммунист пользоваться старым искусством для того, чтобы победить».
Существенная ошибка Воронского заключается в том, что он разрывал две стороны единого процесса рождения новой культуры.
Он не понимал, что в действительности в развитии искусства такого разрыва быть не может, что, овладевая традициями, советские писатели не ограничивались ими, а созидали новое искусство, клали первые кирпичи в фундамент социалистической литературы. И то, что он делал сам, организуя лучшие силы честных художников-попутчиков и воспитывая их в революционном духе, и то, что делали напостовцы, поддерживая массовое литературное движение, – все это, вместе взятое, явилось началом новой литературы, во многом идущей от литературы прошлого и одновременно не похожей на нее в самых существенных чертах, ибо, как говорит сам же Воронский, творцы ее – Вс. Иванов, Сейфуллина, Ник. Тихонов, Н. Асеев, А. Малышкин «выросли из революции, они дети революции, ее воспитанники», их «вещи останутся ценными художественными документами нашей эпохи»[126].
В отрицании пролетарской литературы Воронский пытается найти поддержку у В. И. Ленина. Он приводит выдержку из статьи «Лучше меньше, да лучше», где действительно содержится следующая мысль: «Но нам первое пятилетие порядочно-таки набило голову недоверием и скептицизмом. Мы невольно склонны проникаться этим качеством по отношению к тем, кто слишком много и слишком легко разглагольствует, например, о «пролетарской» культуре: нам бы для начала достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур добуржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п. В вопросах культуры торопливость и размашистость вреднее всего. Это многим из наших юных литераторов и коммунистов следовало бы намотать себе хорошенечко на ус»