Личных целей у меня не было, или, лучше сказать, я сознавал, что то чувство мелкого, удовлетворенного самолюбия не окупалось бы сознанием той бури, которую я волей или неволей должен вызвать, идя намеченным мной путем.
Когда я вернулся домой, Безаки сообщили мне, что заменяющий митрополита после убийства преосвященного Владимира архиепископ Никодим приедет вечером. Действительно, Никодим вечером приехал. Я его почти не знал и не имел понятия о его направлении. Впоследствии, имея возможность в начале Гетманства видеть его довольно часто, я жалел, что, при его монашеских, может быть, достоинствах, у нас на Украине во главе церкви был этот архипастырь. Может быть, если бы был другой, более способный разобраться в той тяжелой драме, которая у нас происходила в церковной жизни, мы избежали бы много ошибок. Я с ним долго разговаривал, посвятил его в сущность переворота; он меня благословил.
В тот же вечер в доме Безаков шла напряженная работа. Бедные хозяева сидели в задних комнатах своей квартиры, никакого участия во всей этой суете не принимали и, вероятно, в душе жалели, что пустили к себе такого беспокойного жильца, как я.
Дашкевич-Горбацкий отдавал последние распоряжения офицерам, начальникам отрядов. Тут же лежала моя Грамота жителям и казакам Украины в корректуре, получая свою последнюю отделку. Мы обдумывали вопрос создания кабинета министров. Мне это дело совершенно не давалось. Думали, думали и решили, что мною будет назначен председатель совета министров Николай Николаевич Устимович, остальной же состав кабинета объявлен будет на следующий день. Поздно ночью принесли первые оттиски Грамоты. Я впервые подписался «Павло Скоропадський» по-украински и лег спать.
Наступило 29 апреля. Встал я нарочно позднее обыкновенного, чтобы меня оставили в покое. Съезд открылся в 11 часов дня. Предполагалось, что 29 апреля я еще не поеду туда, так как хотели в течение первого дня убедиться, насколько весь этот, съехавшийся со всей Украины, народ действительно подготовлен к перевороту, который мог окончиться далеко не так сравнительно хорошо, как это произошло на самом деле. Нужно было иметь людей, готовых защищать нашу идею.
Воронович председательствовал. Я, сидя у Безаков, через своих ординарцев знал все, что происходит у хлеборобов. Громадный Киевский цирк был переполнен до галерей. Все это были простые селяне, сравнительно мало людей, одетых в пиджаки, все более в свитки.
Пошли доклады, рисующие безотрадную картину хаоса, происходившего на местах из-за отсутствия власти. Настроение становилось все более и более повышенным, и критика действий правительства [Рад] все жестче и жестче. Уже в час дня появились ораторы, которые докладывали, что дальше так жить нельзя, что необходимо передать власть одному лицу.