Ему не ответили. И Аветисян и Брок, схватившись за штурвалы Володи и Богачева, помогали им. Самолет трясло по-прежнему, но он перестал идти вниз. Теперь он шел по прямой, но его все время трясло.
- Ребята, - повторил Седин, - это я к тому, что, может, успеем домой радиограммку, а?
- Возьми в аптечке валерьянки, - сказал Аветисян, - и выпей весь пузырек до дна.
Это иногда помогает.
Но самолет трясло все сильнее и сильнее. Звуки, появившиеся в самолете, походили на рев сотни бормашин в кабинете зубного врача. И потом все время что-то противно дребезжало. Пьянков и Богачев снова посмотрели друг на друга, и в глазах у них были злость и недоумение...
11
"Я старался заменить Жеке мать, но так же, как искусственное сердце никогда не заменит настоящего, так самый заботливый отец не заменит матери, пусть даже беспутной. А моя Наташа была прелесть и чистота, думал Струмилин. - И все это я говорю сейчас, потому что полюбил парня, который сидит справа от меня. У Жеки нет матери. А в любви мать зорче своего ребенка. Жека может не увидеть его и не понять. Я понял его, но я отец. А всякий совет отца дочери - диктат. Я так считаю, и меня трудно переубедить в этом".
Струмилин попросил Воронова:
- Геня, дай папиросу. Морозов сказал:
- Павел Иванович, никакой папиросы не будет.
- Да?
Морозов улыбнулся и повторил:
- Не будет.
- Мне лучше сейчас.
- Я вижу.
- Ей-богу, меня вроде отпускает.
Морозов засмеялся.
- Володенька, дайте папироску. Христа ради.
- Христа ради хлеб подают. Папиросу - грешно. У меня мама верующая, она бы наверняка обиделась.
Струмилин улыбнулся. Ему действительно стало чуть легче. Он лежал и смотрел в низкое серое небо. Он долго смотрел в небо, а потом увидел, как пролетела пуночка - единственная пичуга, забирающаяся сюда.
- Володя, - сказал Струмилин, - ладно, не давайте мне папиросы. Пойдите в палатку и передайте радиограмму в Диксон с немедленной ретрансляцией в Москву.
Ладно?
- Конечно. Сейчас возьму карандаш и запишу.
- Там нечего записывать. Вы запомните так: "Кутузовский проспект, 22, квартира 123, Струмилиной Жене. Я тебя очень прошу выйти замуж за Павла, если он этого захочет. Отец". Запомнили?
- Это не так уж трудно.
- Передайте, Володя.
- Хорошо. Я сейчас передам. Только почему бы вам не сказать ей при встрече, дома?
- Телеграф категоричней, - улыбнулся Струмилин и закрыл глаза. Ему все больше и больше хотелось спать.
"Наверное, это хорошо, - подумал он. - Когда проходит боль, всегда хочется спать. И когда проходит страх, тоже хочется спать".
Как бы сквозь сон он увидел поле Тушинского аэродрома. Это был тридцать седьмой год, лето. Он тогда занимался парашютизмом. Он был инструктором и готовил парашютистов к прыжкам во время воздушного парада. Все прыгали хорошо... С шестисот метров. А один парень выпрыгнул, и у него не раскрылся парашют. Он упал на поле и подскочил раза три, будто хорошо надутый волейбольный мяч. Струмилин подбежал к нему. Парень лежал бездыханный. Никаких ран на нем не было, только когда его стали поднимать, он весь был как гуттаперчевый. Принесся на своей белой машине начальник парада. Он спросил: