Он забыл все наставления инструктора. Не вел счет секундам, как положено: «Двадцать один, двадцать два..» Он просто стремительно падал на необъятный квадрат зеленого летного поля, перехлестнутого серой полосой бетона. Предательски мелькнула мысль: «А если?.. Будет поле, будет взлетная полоса, и не станет меня...» Он судорожно начал ощупывать грудь, ища вытяжное, кольцо парашюта: «Где же оно? Должно быть...» Но сильный рывок тряхнул его, отрезвив, прервав падение и панический бег страшных мыслей. Многоклинный купол парашюта вспух гофрированным грибом, принял вес — 78 килограммов — его, Владимира Шелягина, и плавно пошел к земле...
Он приземлился на гребень канавы за взлетной полосой. И не удержался на ногах, упал на бок. Парусящий, непогашенный купол еще несколько метров тащил его по траве... Так и лежал Владимир, не в силах оторваться от земли, щекой ощущая всю мягкость и сочность ее, вобравшей в себя влагу многодневных дождей, пока не подбежал к нему встревоженный инструктор: «Ты что? Ноги целы?»
От этих слов Шелягин очнулся. Быстро поднялся и начал отстегивать подвесную систему. Инструктор все еще испытующе смотрел на него. И вдруг — мысль о том, что он, Владимир, был там и выполнил то, что делал этот человек многократно, почти всю свою сознательную жизнь, и что давало ему право снисходительно и покровительственно смотреть на них, лабораторных мальчиков.
Эта мысль растянула губы Шелягина в бессмысленную улыбку... Но инструктора недаром прозвали Дедом. Сколько людей выпускал он на первый прыжок! Он отлично понимал, почему один после первого приземления неестественно весел и готов хоть сейчас влезть снова в самолет и повторить все сначала, а другой с деланным равнодушием спешит собрать парашют, словно ничего и не произошло, только руки, вцепившиеся в стропы, выдают волнение.
Дед секунду смотрел на Владимира, потом улыбнулся, хлопнул его по плечу и рысцой затрусил по полю, над которым белыми медузами трепыхались парашютные купола других патоновцев.
Метеорологи все же не наврали в прогнозах. Злополучный циклон действительно переместился на восток. Погода установилась ясная, безветренная. С того дня начались многократные прыжки, а затем испытания аппаратуры в невесомости...
Замечено, что к сервису человек привыкает очень быстро. И, ступив на борт авиалайнера, уже непроизвольно ждешь служебной, но все же приветливой улыбки стюардессы. На этот раз никаких улыбок не было. Да и стюардессы отсутствовали на борту реактивного Ту, который, взлетев с одного из подмосковных аэродромов, словно давняя ямщицкая кибитка на изъезженной, ухабистой дороге, начал в воздухе странный путь с горки на горку, из пике на резкий подъем и вновь в длительное пике... И пока самолет стремительно несся к земле, в салоне вместо привычной надписи: «Не курить! Пристегнуть привязные ремни» — загорелось другое табло: «Внимание! Невесомость!».