Люди у меня живут все те же, только приказчика взяли на войну, хозяйничает садовник, жена приказчика и я, что очень мне скучно и трудно.
Ну вот все я вам написала из моей несложной жизни. Собираемся читать вслух романы Сенкевича.
Хорошо, что у вас есть возможность читать русских авторов; это и приятно и воспитательно. А вы по натуре филолог и литератор; только бы скорей вас выпустили. Нельзя ли как-нибудь помочь?
Жму вашу руку, дай Бог вам бодрости и здоровья.
С. Толстая
53. В. Ф. Булгаков – С. А. Толстой
23 октября 1915 г. Тула
23 октября 1915 г.
Дорогая Софья Андреевна! Сердечно благодарю Вас за письмо от 7 октября. Приятно было узнать все новости о Толстых. Между прочим, только из этого письма я понял и ясно представил себе, что Татьяна Львовна поселилась в Ясной Поляне, в флигеле. Воображаю себе флигель преображенным, и очень бы хотелось заглянуть в наверное уютный уголок одним глазком. Читая о военных отличиях молодого Андрея Ильича, я вспомнил, как прощался с ним в Ясной перед отъездом его на войну и мы оба высказали надежду встретиться там, когда я приеду санитаром. Случилось иное… Да, 28-е число близко. Трегубов видит особое, мистическое знамение в том, что меня взяли именно в этот день, – день «ухода» Л. Н-ча. Я только посмеиваюсь этому совпадению. Но приближающаяся дата невольно заставляет думать об итоге 365-дневного заключения. И, право, я считаю этот итог хорошим для себя в разных отношениях. Это было – испытание, экзамен, новый опыт, новые «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы»… Моя жизнь и до тюрьмы далеко не была непрерывным беспечным праздником, а между тем в конце концов из меня выработался неисправимый оптимист, каковым, пока что, я и пишу Вам это письмо. Итак, не смотрите грустно на мое положение. – Дело о поруках стоит в таком виде. 28 сентября брат писал мне из Москвы: «Был еще раз у прокурора в<оенно>-о<кружного> суда. Мне сказали, что дело ваше скоро пойдет на заключение и что возможно благоприятное разрешение вопроса о поруках, и не только относительно Маковицкого и других, но и тебя с Трегубовым, хотя вас и считают главарями…» Прошел еще месяц этого «скоро», тянущегося уже довольно давно. Терпение мое готово тянуться еще того дальше. То же надо сказать и о Д<ушане> П<етровиче>, который, сколько я знаю, чувствует себя внутренно наилучшим образом. Его здоровье, слава Богу, тоже удовлетворительно. Я вообще думаю, что наше (не буду говорить о старике Д<ушане> П<етровиче>, но о себе, по крайней мере) положение в тюрьме гораздо легче, чем это кажется со стороны нашим друзьям и близким. Моя мать, напр., пишет на днях, что она чувствует себя «хуже, чем в тюрьме». И, разумеется, в