Скандал с фальшивым де Кирико еще раз показал, как мало в Италии делается для поддержки нашего престижа и защиты наших интересов за рубежом. Представьте, что бы случилось, если кто-нибудь из псевдознаменитостей Парижской школы, например Матисс или Брак, узнал бы о том, что в итальянском музее экспонируется его фальшивая работа с контрафактной подписью, и после его справедливых протестов с ним здесь обошлись бы так, как господин Дориваль обошелся со мной в Париже. Думаю, по меньшей мере это был бы дипломатический казус. Посол Франции в Риме выразил бы протест и принялся требовать полной сатисфакции для соотечественника, и я уверен, что честь француза, с бесконечными поклонами и извинениями с нашей стороны, была бы восстановлена. В моем случае, напротив, в Италии никто не шелохнулся, и меньше всех волновался наш посол в Париже, который знал, разумеется, обо всем из парижской прессы, а кроме того, был поставлен в известность относительно этого факта нашим атташе по культуре.
Как-то вечером, в разгар скандала с фальшивым де Кирико из парижского музея, на концерте я встретил одну важную персону из политического мира. Это был известный руководитель одной из политических партий. Я с огорчением рассказал ему об оскорбительном по отношению ко мне поведении директора музея. Он, вероятно, уже знавший обо всем, стоял и слушал с любопытством, словно я исполнял веселую песенку, а затем, фамильярно похлопав меня по плечу, произнес: «Что ж, дорогой маэстро, придется объявить войну Франции!» Вот так сегодня в Италии поддерживают и защищают итальянцев, достойных почета и уважения.
Теперь я должен вернуться на два-три года назад и с грустью в сердце воскресить в памяти событие, происшедшее в первые дни мая 1952 года: смерть моего брата в ночь с четвертого на пятое. Последнее время у моего брата было больное сердце. Я знал это, но не думал, что это так серьезно. В связи с этим должен заметить, что лечившему его доктору следовало бы поставить меня в известность о тяжести подтачивающей моего брата болезни. Врач знал о моем существовании, он знал меня лично, знал, что я старший брат, что мое экономическое положение лучше, чем у брата. Ему как медику безусловно было известно, что значит физический и моральный отдых, как необходимо спокойствие страдающим сердечным заболеванием и какими фатальными последствиями могут обернуться для них напряжения, заботы, волнения, особенно в тяжелых случаях. Он должен был предупредить меня, по крайней мере, сказать, насколько серьезна болезнь брата, чтобы я мог морально и материально поддержать его и тем самым продлить ему жизнь. В последние месяцы своего земного существования Альберто Савинио интенсивно работал, я бы даже сказал, сверхинтенсивно, поскольку напряженно он работал всю свою жизнь. Крупные личности редко оцениваются по достоинству, но, как правило, удостаиваются хотя бы части того, что они заслужили. Мой брат не получил и сотой доли того, чего был достоин. Он был серьезным писателем с огромными возможностями, он писал книги, которым нет равных. Однако, обойдя книжные магазины всех итальянских городов, вы нигде их не найдете, хотя повсюду продаются кипы французских книг, которые вкупе не стоят ни единой страницы моего брата. Он предполагал, что после его смерти так и будет. Что это? Глупость, зависть?.. В какой-то мере и то и другое, но в первую очередь — зависть, эта грубая дама с черным лицом и ртом, перекошенным злобой, никогда не говорящим правду.