живописи, но и моей силой духа, моей смелостью, моим стремлением к истине. В общем, нужно представлять собой полную противоположность таким господам, как Лионелло Вентури, Карло Раджанти и Марко Вальзекки, назову только наших троих, но, к сожалению, таких Вентури, Раджанти, Вальзекки в мире целые легионы.
Когда пристально вглядываешься в то зрелище, что представляет собой нынешнее общество как Италии, так и всего земного шара, остается только изумляться огромному количеству плохих вещей, бесполезным или же искажающим истину разговорам, огромной дозе конформизма, безразличия и главным образом тупости, проявляемой публикой всех стран. Только вчера я следил по телевизору за третьим, заключительным вечером Фестиваля песни в Сан-Ремо; я наблюдал за публикой и видел равнодушные лица, только пытающиеся казаться удовлетворенными, радостными и довольными. Мужчины были в smoking, а дамы в вечерних платьях; было очевидно, что все эти люди ни во что не ставят ни песни, ни музыку, ни искусство в целом, да и мало или вовсе ничего, в этом не понимают. То, что их привлекло сюда, заставило собраться вместе, так это желание выйти в свет и потребность выставить напоказ наряды, драгоценности, посмотреть друг на друга, посплетничать и позлословить, показать себя, свою молодость, богатство и благополучие. Они приехали сюда из разных городов Италии, но большая часть, скорее всего, из Милана, и для них было все равно, что слушать: Lied Шуберта в исполнении Тальявини или Тебальди или же монотонный, вгоняющий в сон припев, который исполняется либо шепотом, либо выкрикивается голосом заключенного… Наблюдая за трансляцией, я думал о том, что Фестиваль песни напоминает феномен абстрактной живописи. Абстрактную живопись, возникшую более полувека назад, современные критики поддерживают и представляют, кто из неведения, кто по недобросовестности, как типичное выражение тревог и волнений нашей эпохи. Видимо, предполагается, что и эти песни, в которых каждое слово не поется, а выкрикивается и повторяется в подобном тоне бесконечное количество раз, выражают тревоги и волнения нашего времени, хотя и в этом случае мы имеем дело с феноменом, существовавшим уже полвека, если не больше, тому назад. Помню, в Париже перед началом Первой мировой войны шумный успех имел певец по имени Фрексон, певший, точнее выкрикивавший, песни под аккомпанемент фортепиано. Он аккомпанировал себе сам, а прием его заключался в том, что он всегда сидел за фортепиано лицом к публике и, как гипнотизер или сам пребывающий в состоянии галлюцинации, обращался то к одному, то к другому зрителю, в основном первого ряда, и своим взглядом приводил их в неистовство. Повторяя, как слабоумный, одни и те же слова, он выкрикивал свою песню и заканчивал ее свирепым собачьим воем. Как только последний вой стихал, раздавались бурные аплодисменты, публика, казалось, приходила в иступленный восторг, но я думаю, что бурными аплодисментами она выражала не что иное, как удовлетворение по поводу окончания пытки. Так, в конце концов, все происходит и на Фестивале песни, и на концертах симфонической музыки, тем более, если симфония оказывается слишком длинной.