«Последние новости». 1936–1940 (Адамович) - страница 139

Пропускаю законченную «Книгу о счастье» Н. Берберовой, — именно потому, что она закончена, и о ней надо будет высказаться подробно и отдельно. У нас о счастье пишут мало, пишут редко, — да и как писать о том, чего не знаешь? Берберова выделяется хотя бы уж тем, что на ней отсутствует «меланхолии печать». В этом смысле она идет, так сказать, по линии наибольшего сопротивления, ибо в области счастья нет ключей, если не считать отмычек Вербицкой, а тропинки страдания усеяны мягким воском и давно уже разработаны для беспрепятственных литературных экскурсий в любом направлении.

Имя Вячеслава Иванова открывает отдел стихов. Появление этого имени в печати — большое литературное событие, которое прекрасно освещает Степун в большой статье, посвященной поэту. Каждый прочтет «Римские сонеты» со вниманием, независимо от того, по душе ли ему торжественный склад великолепно-звучных строф. Воздерживаемся от критики. Вячеслав Иванов — один из самых замечательных людей нашего времени: достаточно знать это твердо, несомненно, чтобы радоваться его возвращению к литературе — вернее, возвращению к печати — после столь долгого молчания.

В таком соседстве другие имена тускнеют, — хотя Георгий Иванов, как всегда, безошибочно музыкален и за нарочитой небрежностью скрывает очень изощренное, тонкое и сложное мастерство; хотя у монахини Марии убедительна простота, сила, непосредственность горестного чувства, а у Юрия Софиева его особый, не напускной, живой, «братский» тон.

Марина Цветаева верна своей демонстративной сверх-поэтичности, — и своему удивительному дарованию, полностью сказывавшемуся хотя бы в заключительных восьми строках первого стихотворения:

Да вот и сейчас, словарю
Предавши бессмертную силу, —
Да разве я то говорю,
Что знала, пока не раскрыла
Рта, знала еще на черте
Губ, той — на которой осколки…
И снова, во всей полноте,
Знать буду, как только умолкну?

За Цветаевой — А. Штейгер, с каждым новым стихотворением растущий поэт, от которого в нашей литературе останется — как у Достоевского — «мучительно-узкий следок».

Кстати, по поводу Достоевского: В. Вейдле посвятил ему — и Толстому — в «Современных записках» очень интересную статью. Спорно до крайности. Но такова тема, что при ее развитии спорно становится почти все.

О давних петербургских встречах своих с Блоком рассказывает монахиня Мария — с волнением, передающимся и читателю.

<«Шарманка» В. Корсака. — «Посещения» Э. Чегринцевой. — «Путешествия» М. Горлина. — «Домик у леса» Е. Базилевской>

«Шарманка» В. Корсака — продолжение «Юры» и «Жуков на солнце»: в этой книге детство переходит в отрочество и юность.