.
Все началось в деревне Барасат – на одной из ближайших к Калькутте плантаций. Фермеры начали шумно протестовать, остальные бенгальцы последовали их примеру. В результате сотни людей были брошены в тюрьмы, камеры которых переполнились. Ходили слухи о заговоре с целью похищения вице-короля лорда Рипона, а газета «Англичанин» сообщала: «мы находимся на пороге кризиса»[237].
Много позже миссионер Джеймс Лонг вспоминал, как однажды апрельским утром 1860 года он занимался санскритом со своим учителем, как вдруг увидел у своего окна толпу в полсотни человек, пытающуюся что-то ему сказать. Лонга (который поддерживал фермеров индиго) попросили перевести пьесу авторства почтового служащего по имени Динабандху Митра. Главные злодеи в «Нил Дарпане» – «Индиговом зеркале» – это неуклюжие и злобные двойники Джорджа Мирса, жестокие и коррумпированные колонисты, которые насилуют, избивают, поощряют проституцию. Они говорят полусловами, приправленными явными ругательствами, а фермеры неизменно бегло и четко высказывают протест против действий жестокой британской системы. «Этого человека избили, и в результате, я думаю, он будет прикован к постели в течение месяца, – упрекает бенгалец Вуда, одного из англичан, после того как тот чуть не убил фермера. – Сэр, у вас тоже есть семья. А теперь скажите, какое горе охватило бы вашу жену, если бы вас взяли в плен во время обеда?» Вуд отвечает оскорблением – чем-то между «пожиратель коров» и «ублюдок». Похоже, для компромиссов уже было слишком поздно.
Пьеса «Нил Дарпан» не была изящной драмой, но она оказалась эффективной и прокатилась по Бенгалии, вызвав всплеск политической активности. Перевод Лонга в сочетании с событиями в Барасате донесли информацию о проблемах с индиго до высших эшелонов британской политической системы. Правда, миссионера отправили в тюрьму за якобы перевод клеветнических материалов. Несправедливый режим на этом не закончился – первый акт мирного гражданского неповиновения Махатмы Ганди был совершен в северном Бихаре[238] в 1917 году, когда тот отправился поддержать крестьян, страдавших из-за посевов индиго, – но это было начало конца.
Я понятия не имела, что ищу в Барасате, находящемся всего в получасе езды на пригородном поезде от Калькутты. Мне нужно было что-нибудь, что могло дать ключ к истории этого места, помочь почувствовать атмосферу, породившую бунты индиго в 1860 году. Но, к сожалению, застройка относилась к ХХ веку, большинство зданий было построено в 1960-х и 1970-х годах. А на полях уже давно растили рис. «Я ищу какое-нибудь старое здание», – сказала я джентльменам, пьющим чай в правительственных кабинетах под ревущими вентиляторами, и почувствовала себя нелепо. Они были дружелюбны и поручили мое дело молодому человеку по имени Сунил, который сначала отвел меня в справочную, а затем в здание суда, где личный помощник главного судьи (который учил своих детей-подростков пользоваться компьютером) сообщил, что мне повезло. В Барасате остался только один старый дом. И вот я иду за Сунилом по маленьким улочкам, вдоль которых выстроились мусорные лавки и обувные магазины. Мы свернули за угол, где меня ожидало самое необычное зрелище: к многоквартирному дому 1960-х годов прижимались призрачные развалины того когда-то величественного дома, украшенного огромным балконом на втором этаже и колоннами, поднимающимися до самого неба. Скрытые плющом, сияющие в лучах послеполуденного солнца эти колонны были великолепного голубого оттенка.