Рошаль кивает:
— Понять ошибку легко, гораздо труднее исправить ее.
— Любопытная самокритика, хотя она и выражена простым языком… — саркастически улыбается Цвайкант.
— Сейчас он опять начнет философствовать, — стонет Мосс. — Знаешь, Светильник, у нас здесь не лекция. Мы хотим разобраться в том, что произошло.
— Твои усилия похвальны, — невозмутимо говорит Цвайкант, — но все, что человек собирается делать, он вначале должен обдумать. После учебной стрельбы возник вопрос: заслужили ли мы поощрение? Так или не так?
Солдаты утвердительно кивают.
— И вот я еще раз спрашиваю вас: заслуженной была похвала или незаслуженной?
Ребята смущенно переглядываются до тех пор, пока Рошаль не произносит слова, вызывающие у всех облегчение:
— Да, похвалу отделение заслужило. А вопрос надо было поставить иначе: кто какой вклад внес в общую высокую оценку. Тогда было бы меньше бесполезных разговоров.
Вспыхивает общий спор, итоги которому подводит Цвайкант:
— Итак, налицо пример неправильной предпосылки и последствий этого, о чем я собирался сказать еще вчера, да тревога помешала.
— Сегодняшняя неудача еще долго будет тянуть нас назад, — недовольно произносит Вагнер.
— Предлагаю поправить дело на следующих учениях роты, — возражает ему Рошаль.
Солдаты обмениваются недоуменными взглядами.
— Это каким же образом? — спрашивает Мосс.
— Хотите знать конкретно?
— Ну конечно!
— Надо добавить час практических занятий по топографии — движение по обозначенному на карте маршруту, движение по компасу. Конечно, не в ущерб остальной учебной программе.
— Ну что же, надо — значит, надо, — говорит Мосс. — А мне придется поупражняться еще кое в чем.
Солдаты встают, но теперь просит минуту внимания Кюне. Он заявляет:
— Дополнительные занятия надо посвятить самому главному.
— Учебное время необходимо использовать как можно рациональнее.
— Вот именно.
— Все мы должны сделать для себя выводы, — лаконично заканчивает дискуссию Рошаль.
Юрген заглядывает в глаза Ингрид — в них отражается свет лампы. С неповторимой нежностью он гладит ее по лицу и шепчет:
— Я не верю, что ты любишь меня. Меня, у которого, в сущности, кроме винтовки да гитары, ничего нет. Просто не верится!
— Сколько же раз надо повторять, что я люблю тебя? Десять? Сто? Разве тебе недостаточно, что так оно и есть?
— Нет, ты смеешься надо мной. Я все равно не верю…
— Ты нравишься мне такой, какой ты есть. А может, у тебя есть такие качества, которые дороже всех сокровищ, понимаешь?
Он отрицательно качает головой.
— Ну и не надо. Может, это и лучше, что ты не понимаешь. Вдруг наше счастье окажется в опасности, если ты это поймешь.