— Проснулся, ничего понять не могу: темень, с боков доски, сверху доски. Хоть я на соображение и тугой, а тут осенило: «В гробу я». Волосы на голове зашевелились, а зубы звяк, звяк. Думаю: «Табак твое дело, Прокопий Ефимович». И так мне самого себя жалко стало, что я чуть горькими не заплакал. Давай припоминать, когда же я умер. Вроде не было такого. И если умер, то почему живой? Концы с концами не сходятся. Думаю, надо сходить к тестю, он позапрошлый год умер, мужик башковитый был, поможет разобраться. Как к нему дорогу найти? Какой-нибудь, хоть дохлый покойник попадется, покажет.
Полежал я немного. Тут любопытство взяло, как же меня похоронили? Пошевелил руками, ногами. Лежу в одних носках и в стареньком пиджачке, в котором на работу ходил. Во мне все внутренности закипели. Вот они какие, жены. Всю жизнь божилась, что любит. А тут для родного мужа ботинки пожалела. Можно было и костюм новый надеть. Появись я в истрепанном пиджачке перед усопшими, засмеют. Ну, думаю, погоди, женушка, явлюсь я к тебе ночью, погляжу в твои глаза.
Так я рассуждаю, а у самого во рту пересохло, а в голове — шум. На земле бы я сейчас принял рюмочку и зашагал, как молодой петух. А тут какие порядки, еще не знаю. Протянул руку — бутылка, а в ней наполовину водки. Знаю, Анания работа, больше некому обо мне позаботиться. Выпил я за его здоровье и сразу повеселел.
Сколько я в гробу пролежал, не знаю. Только надоело мне это зряшное занятие, и решил я пробираться к людям. Попробовал плечом крышку — весь гроб поднимается. Я тут от радости осмелел, как двинул, гроб опрокинулся. А невдалеке у костра Ананий с рыбаками сидит. Я к ним: «Сукины вы дети. За что же вы меня на тот свет спровадили?» Ананий поглядел на меня и говорит: «Пронька, перестань буянить. А то опять под лодку затолкаю».
— Ну, артисты, — смеялся Алексей.
Ананий с Пронькой пошли загружать перегноем навозовноситель. Анна, убирая посуду, задержалась.
— Как живешь-то, Алеша? — спросила, как только Ананий с Пронькой отошли.
— Как Дашибал, где ночь настигла, там и бросаю якорь.
— Не проклинаешь меня?
— Аннушка…
— Не сердись. Я пойду?
Алексей ласково посмотрел на нее.
— Иди.
Хороша цветущая осень в Приононье. Да на этот раз она недолго постояла. Через неделю завьюжило, погнало по степи перекати-поле. Землю схватило твердой коркой. Ручьи подернулись прозрачным ледком. По Онону понесло шугу.