Дарима, чуточку смущенная, сидела у окна.
— Еще кто желает высказаться? — поднял взгляд Аюша Базаронович.
— Что говорить-то, знаем мы ее.
— Да не справиться мне, — встала Дарима. — Не шуточное же дело делать будем. Надо человека с опытом избрать.
— Не робей, Дарима, — подбадривал Маруф Игнатьевич. — Было бы сердце горячее, а опыт наживешь.
— Итак, ставлю на голосование. — Аюша Базаронович обвел всех взглядом. — Кто за то, чтобы комсоргом отряда избрать Дариму Батомункуеву?
Поднялись руки.
— Единогласно. Поздравляю, Дарима.
— Теперь от этих девчонок житья не будет, — уныло проговорил Петька.
Все заулыбались. Аюша Базаронович встал.
— Ну, Дарима, занимай свое место.
Дарима несмело подошла к столу.
— А что делать-то, Аюша Базаронович?
— Редколлегию надо избрать.
Членами редколлегии избрали Петьку, Дину, Сергея.
— Дарима, можно мне слово? — попросила Анна.
— Можно.
Анна вышла на середину комнаты.
— У меня есть предложение избрать почетным комсомольцем нашего отряда Маруфа Игнатьевича.
Анна под одобрительные улыбки приколола к лацкану пиджака Маруфа Игнатьевича красный шелковый бант с комсомольским значком.
— Спасибо, ребята, — растроганно говорил Маруф Игнатьевич, — уж я вас не подведу.
— Сергей, неси баян, — крикнула Дина. — Давайте песню.
И через несколько минут в открытую дверь общежития метнулась песня.
Катя пришла на работу. Делать ничего не хотелось. Проснулась сегодня рано: не то шум какой-то разбудил, не то сон видела. Засосало под сердцем, охватила безотчетная тревога. «Не с Алексеем ли что стряслось? — с беспокойством думала она. — Уехал в Читу дня на два доставать семена, а прошла уже неделя. Надо Борису позвонить».
В кабинет вошла Ефросинья Бугоркова, ни старая, ни молодая женщина с плоской, как доска, грудью. Она остановилась у порога, теребя платок, завязанный на подбородке. Вид ее выражал робкую почтительность и смиренную покорность.
— Екатерина Елисеевна, крупы на три дня осталось, сухофрукты на исходе.
— Я уже дала задание завхозу. Сегодня все продукты привезут. Завтра в магазин должны поступить яблоки и апельсины. От сына есть что-нибудь?
— Вчера письмо пришло. Хорошо служит. Командир даже благодарность объявил.
— А вы печалились.
— Я вот все хочу спросить, да никак не насмелюсь…
— Да спрашивайте, ради бога…
— Что это ты, сердешная, все эти дни такая сумрачная ходишь? Не хворь ли какая пристала?
— Это вам показалось, Ефросинья Мироновна.
— Ой ли, — будто ветром сдуло робость и покорность с лица Ефросиньи. Глаза недобро засветились. — Сердцем чую, темно у тебя на душе.