И другой нобелевский лауреат, русский поэт Иосиф Бродский, сумел тонко почувствовать эту связь времен:
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
Лишь согласное гуденье насекомых.
Habent sua fata libelli – Пушкин любил этот ставший поговоркой стих римского писателя Теренциана Мавра – Книги имеют свою судьбу (ХI, 158). Не все замыслы автора доходят до читателя, многие остаются незавершенными. Но могу повторить здесь сказанное по поводу пушкинского романа о царском романе: незавершенный – не значит несовершенный. Оказывается, и незавершенные книги имеют свою судьбу. Счастливую или несчастную? Несчастную, потому что им не повезло, они остались недописанными, брошенными созданиями. Это книги – «сироты» , иногда даже книги – «подкидыши». Счастливую – потому что с годами многие из них возвращаются к жизни, находят дорогу к читателю. Рассыпанные в рукописях, запертые в письменный стол автора, они излучают невидимую энергию, множеством ярких искр разбрасываются драгоценными вкраплениями по разным книгам писателя, отражаются в книгах других авторов. Как это и произошло с замыслом Пушкина и романом Сенкевича. Пушкин торопился, как будто знал, чувствовал, что мало времени ему отпущено судьбой. И мы давно уже не разделяем его произведения на законченные и незавершенные. И не перестаем удивляться этим последним – сколько законченности в их незавершенности! Может быть, доведись Пушкину прогуляться по Риму «с Тацитом в руках», многие из его итальянских замыслов получили бы свое достойное воплощение. А сколько родилось бы новых?!
О прелестях такой прогулки написал младший современник Пушкина академик Фёдор Иванович Буслаев, филолог и искусствовед. Вспоминая свои экскурсии по Риму в компании с Н.В. Гоголем и известным русским художником Ф.И. Иорданом, проф. Буслаев заметил: «Бывало присяду на камне у входа в так называемый “золотой дворец” Нерона, перед громадою Колизея, и читаю Тацита, а то заберусь в трущобы по ту сторону Форума и Палатинской горы и, воображая себя при самых началах римской истории, читаю у Ливия, как волчица кормила своими сосцами Ромула и Рема и как Нума Помпилий поучался премудрости от нимфы Эгерии, – и проходят тогда в моих мечтаниях вереницею Тулл Гостилий, Тарквиний Гордый и другие баснословные цари…»[834]. Приходят на память строки Валерия Брюсова: