). Сбоку рукою Соболевского указан адрес: «Romano живет на Невском проспекте, в доме Таля, против Малой Морской, на квар. Мальцева
con carcioffi» (
XVI, 145). Итальянское окончание адреса переводится редакторами тома (раздел «коллективное») как «с артишоками» (
XVI, 390). Переводчик правильно поставил целых два знака вопроса, так как адрес «квартира… с артишоками» звучит по меньшей мере непонятно. Однако слово «carcioffi» имеет и другое, разговорное значение: «дуралеи, недотепы»
[905]. А «дом с артишоками» может означать просто «дурдом» или «дом сумасшедших» (
уст.).
Чтобы обосновать именно такое толкование понадобятся, конечно, дополнительные разыскания. Однако позволим себе напомнить, что в пушкинском круге имелась шутливая традиция помещать литературные персонажи в «дурдом». (Не столь серьезно, разумеется, как этот сделал сам Пушкин, определивший Германна в Обуховскую психбольницу.) В эпиграммах и пародийных куплетах весь пишущий мир, братья-писатели поселялись в сумасшедший дом, как, например, у одного из пушкинских старших друзей И.И. Дмитриева (1760–1837):
Откуда, Боже мой, писцов такой содом?
Я вижу весь Парнас, весь сумасшедший дом!
Особенно славился этим другой поэт и пушкинский знакомый А.Ф. Воейков (1777–1839), поместивший среди героев своей сатиры «Дом сумасшедших» самого Пушкина! Ю.М. Лотман подметил, что «определение русского Парнаса как “сумасшедшего дома” бытовало в литературном окружении Войекова»[906]. Добавим: в собрании поэтов всегда найдется место и другому служителю муз – художнику!
В одном из вариантов вступления к “Домику в Коломне” (1829) есть такие строки:
И журналисты строго мне твердят,
Что ремесло поэта – не безделье,
Что славы громкой мне добиться вряд,
Что в желтый дом могу на новоселье
Как раз попасть… (V, 371)
На обороте этих стихов Пушкин набросал автопортрет и профиль великого итальянского поэта Торквато Тассо. Согласно легенде, Тассо был заключен в сумасшедший дом из-за своей несчастной любви к графине д’Эсте. Сама поэма «Домик в Коломне» написана в размере итальянских «Торкватовых октав»[907].
Вернемся, однако к записке. Слово Romano повторено переводчиками как имя: Романо (XVI, 390). Такой перевод, как представляется, тоже следует уточнить. Romano – это ведь не только имя собственное, но и определение, обозначение происхождения – «римлянин». Если вспомнить, что в конце мая 1836 г. К.П. Брюллов по высочайшему повелению приезжает в Петербург (через Одессу и Москву) именно из Рима[908], то эпитет, данный Соболевским, свободно владевшим итальянским языком, вполне понятен и уместен – «римляни н» Брюллов!