«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы (Букалов) - страница 370

Я давно пришел к выводу, что ставший сейчас популярным балет «Онегин» в постановке южноафриканского хореографа Джона Кранко (1965), получился гораздо более «пушкинской» инсценировской великого романа, чем знаменитая опера братьев Чайковских. Хотя бы потому, что в этом балете сохраняется удивительная поэтическая легкость и воздушность, пластика действия, которые во многом утеряны в опере, где текст изложен «своими словами», причем не всегда самыми удачными. Впервые московскому зрителю хореографический спектакль Кранко, на симфоническую музыку П.И. Чайковского, показали артисты прославленного Штутгартского балета (ФРГ) в 1988 году. Они выступали в элегантном зале театра Оперетты (бывшая опера Зимина, а затем филиал Большого), и всё шло прекрасно… до сцены на балу у Лариных. В публике начались смешки, а потом и откровенный хохот. Причина была в том, что постановщики спектакля одели русских дворян по своему разумению: в косоворотки и сарафаны. А поскольку коллектив Штутгартского балета по составу очень интернационален и числит в своих рядах немало чернокожих артистов, эффект оказался обратным задуманному: негры в косоворотках, танцующие под музыку Чайковского на балу в старой русской усадьбе, – это было уже слишком. В пушкинские времена, если арап и попадал на светский бал, то это был, скорее всего, сам Пушкин[1037].

Миланский театр Ла Скала, обратившись к балету Кранко, по всей видимости, учел штудтгартский опыт. Во всяком случае миланцы в 1996 году привезли в Рим потрясающую постановку, с отличными танцовщиками – и солистами и в кордебалете, с живописными декорациями Николая Бенуа, с точными костюмами, стилизованными под ХIХ век, – изящными, в пастельных тонах. Кстати о костюмах: меня поразило решение художника – лишь один персонаж не был одет в духе времени: в черном облегающем костюме он демоном двигался по сцене среди разноцветной толпы. Это и был Евгений Онегин. Тоже вполне по-пушкински:

В той же римской Опере мне удалось послушать «Бориса Годунова» М.П. Мусоргского в декабре 1998 года. В буклете театра, кроме либретто в итальянском переводе Пьеро Фаджини и Ержи Земкова, были помещены обстоятельные статьи Даниэле Спини «Терзания Бориса», Марии Розарии Боччини «Поэт и тиран» и Абрахама Ашера «Смутное время», все с выразительными иллюстрациями, не говоря о музыковедческих материалах, посвященных истории самой оперы. В частности, там сообщалось, что в первых постановках оперы в Италии (Милан, Ла Скала, январь 1910 года, и Тревизо, ноябрь того же года) партию царя Бориса пел Федор Шаляпин. В этой же роли великий русский певец выступал и в 1929 году (Римская опера и опять Ла Скала) и в 1931 году. Всего же в Италии опера Мусоргсого прозвучала 165 раз! В тот вечер голоса и декорации были прекрасные, оркестр на высоте. Единственное недоумение вызвал пролог, «приделанный» к музыкальной драме, где из ворот Кремля выходили красноармейцы в буденовках, размахивая алым стягом. Короче говоря, «и комиссары в пыльных шлемах…». Ничего не поделаешь: издержки левацкого «историзма». Особенно была удивлена и возмущена моя мама, привыкшая в студенческие годы в Ленинграде к «каноническим» исполнениям «Бориса».