Она ждала от своего возлюбленного более внятных доказательств любви, хотела знать, что он любит именно ее, а не образ, созданный его фантазией. «Понемногу я вошла в этот мир, где не то я, не то не я, но где все певуче, все недосказано, где эти прекрасные стихи так или иначе все же идут от меня. Это обиняками, недосказанностями, окольными путями Блок дал мне понять. Я отдалась странной прелести наших отношений. Как будто и любовь, но, в сущности, одни литературные разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в трепет идей, в запевающие образы. Часто, что было в разговорах, в словах, сказанных мне, я находила потом в стихах. И все же порою с горькой усмешкой бросала я мою красную вербену, увядшую, пролившую свой тонкий аромат, так же напрасно, как и этот благоуханный летний день. Никогда не попросил он у меня мою вербену, и никогда не заблудились мы в цветущих кустах…»
Она пытается то ли порвать с ним, то ли решительно объясниться, пишет ему письмо, которое приводит в мемуарах, пытаясь объясниться уже с читателями (она привыкла, что их с Блоком личная жизнь в значительной части публична, и привыкла к тому, что публика настроена недоброжелательно): «…Вы смотрите на меня как на какую-то отвлеченную идею; Вы навоображали обо мне всяких хороших вещей и за этой фантастической фикцией, которая жила только в Вашем воображении, Вы меня, живого человека, с живой душой, и не заметили, проглядели… Вы, кажется, даже любили — свою фантазию, свой философский идеал, а я все ждала, когда же Вы увидите меня, когда поймете, что мне нужно, чем я готова отвечать от всей души… Но Вы продолжали фантазировать и философствовать…».
Это не капризы избалованной девочки, которой кажется, что ей уделяют мало внимания. Это свое понимание «правды жизни» — для Любови Дмитриевны и эта правда предельно материальна, реальна: «Меньше литературщины, больше веры в смысл каждого искусства, взятого само по себе. Может быть, от символизма меня отделяло все же какая-то нарочитость, правда, предрешенная борьбой с предшествующей эпохой тенденциозности, но был он гораздо менее от этой же тенденциозности свободен, чем того хотел бы, чем должно искусству большой эпохи». Она делится этим письмом только с читателями — передать его Блоку она так и не решилась. Блок, в свою очередь, задумывается о самоубийстве, пишет прощальную записку, потом передает ее Любе, но оба уже понимают, что это несерьезно, что им предстоит гораздо более опасное и непредсказуемое приключение — брак.
Любовь Дмитриевна и Александр Александрович обвенчались 17 августа 1903 году в церкви в селе Тараканово.