Я прыжком развернулся снова лицом к лицу, закрывая грудь блоком из двух рук. Кавалер кривил свои крупные, чувственные губы, потирая ладонью бедро, скрючившись на правый бок:
— Ах, так! Ну, всё, конец тебе, молокосос!
«Воин должен сломить сам дух своего врага, — звучал у меня в голове спокойный голос Учителя. — Обычно это пытаются делать взглядом, но тот, кто слаб духом, пробует сломить противника обидным словом. Не поддавайся на слова своего врага, как бы они тебя не раздражали. Помни: раздражение — это путь к поражению.»
Он замахал кулаками, как мельничными крыльями. И пропустил мой удар кулаком в живот. Охнул, согнулся, задыхаясь:
— Убью!
Хелька взвизгнула и отпрыгнула к забору: парень выхватил узкий нож из-за голенища начищенного сапога и, размахивая им вправо-влево, пошёл на меня напролом, всё больше свирепея.
Я, безоружный, оцепенел и как бы отрешился от материального мира. «Воин должен полностью слиться с природой. — опять заговорил Учитель у меня в голове, и вот именно тогда я и понял всю бездонную глубину его мысли. — Ему надо черпать свою силу из воздуха, воды и земли — изо всех ипостасей вашего Пресветлого. Кто сможет победить ветер, волны и землю? — никто. Поэтому такой воин станет непобедимым.»
Я стал удивительно спокоен и совершенно точно знал, что мой враг орудует слишком медленно: я мог даже разглядеть рыжие волоски на его руках, хотя он и махал ими туда-сюда. Вот он махнул ножом влево от себя — я ухватил его запястье своим правым, левой рукой взял его локоть и провёл болевой приём, с вывертом руки. Незадачливый жених заорал; нож жалобно звякнул на брусчатку; послышался хруст сустава. Я от души приложился ему под зад — согнувшийся парень не удержался и растянулся на булыжной мостовой.
— Топай, давай, домой, — сказал я, постепенно возвращаясь в этот мир.
Мне сзади на плечи легли мягкие, тёплые ладошки, а в спину упёрлись острые девичьи грудки:
— Ты знаешь, а он мне совсем не нравился. Воображала какой-то… Ну его.
Хелька не была девственницей, но мне с ней было хорошо. Я до сих пор помню её тёплую, послушную спинку, которая под моими ладошками загоралась огнём. Тонкие, жалобные бёдра, вспыхивавшие от моих прикосновений.
Мы прекрасно проводили время, не думая ни о чём. Дурачились, гуляли по берегу нашей речки. Я, не имевший ремесла для кормления, о свадьбе не мог и мечтать, а она мне не навязывалась и намёков не делала. Мы рассказали друг другу всё о себе, без утайки. Собственно, мне и скрывать-то было нечего, — разве что мелкие прегрешения типа воровства конфет и фруктов на городском рынке. Хелька призналась, что тот кавалер, которого я избил, проходил у неё вторым по счёту, а я, стало быть, третий, — самый лучший.