— Охоты нет, — зачем приехал?
— Мы на свою, охоту приехали, — улыбнулся Пастиков. — Будем строить здесь город звериный.
Не в меру большая голова старшины закачалась на прямых плечах, точно собираясь перевернуть его неуклюжее туловище вверх колесообразными ногами.
— Смешно говоришь, — гортанно ответил он.
— Почему смешно? — вмешалась Стефания.
— Зверь любит волю.
— А мы на маралах будем верхом ездить, а лисиц и соболей приучим, как собак, спать с нами.
Сидевший рядом с Севруновым кривой старик, с ископанным оспой лицом, сердито засмеялся и схватился за впалую грудь.
— Ой, худо, худо! — выдохнул он.
— Хорошо будет, — возразил Севрунов. — Дорогу проложим на Шайтан-поле, машины сюда приедут… Вам работу дадим.
— Худо будет… Зверь уйдет.
Алжибай оглянул своих и заговорил по-камасински. На его высокой шапке зазвенели крохотные бубенцы, издавая звуки разбитого стекла. Тут-то и выступил кривой старик Аёзя.
— Фарту не будет. — Единственный глаз старика метался по лицам присутствующих. — Шайтан-поле не любит людей… Посмотрите, там есть знаки. Давно, когда здесь не было еще белых, один князь — звали его Мурабай — пробовал ковырять поле, но духи в одну ночь вырвали его плоды и побили князевых зверей… Сам Мурабай тоже издох от шайтана…
Старик закашлялся и долго харчал, тужась вытолкнуть булькотавшую в груди мокроту.
Пастиков изломал на раскрасневшемся лице лукавую улыбку. Но, скрутив трубочкой желтый окурок цигарки, бросил его в пенящиеся волны реки.
Камасинцы молчали. Аёзя и старшина нахмурили брови. Фарфоровые зубы Алжибая застучали, как дождевые капли о крышу.
— Этот земля наш, — ответил он, подавая бумагу, желтую от пота и ветхости.
— Сам Катерина давал земля камасинцам, — подтвердил кривой Аёзя.
— Советская власть отменила такие права. — Стефания передала бумагу звероводу, поднялась на ноги, собираясь, видимо, крепко потолковать с камасинцами о новых законах, но гости уже собирались домой. Старшина вырвал из руки зверовода грамоту и, колеся короткими ногами, побежал к лошадям.
— Наш не пойдет работать! — угрожал Аёзя. — Катерина давал землю.
— Пойдете, когда увидите, что мы пришли помочь вам. — Камасинцев изумила родная речь Додышева.
Старшину окружали подходившие из улуса соплеменники. Потрясенный неожиданностью, он делал знаки, чтобы они бежали отсюда, но таежные люди не двигались.
— Ты наш!.. Ты сын Сапрона? — спрашивали они, глядя на студента.
Старшина легко вскочил в седло и вместе с Тимолаем ускакал в улус. По берегу четко стучали каменно-крепкие копыта резвых монголок.
Камасинцы подались назад, но все еще медлили.