Он присел на краешек камня и откинул назад взлохмаченную голову.
— Признаться, она мне несколько надоела, а теперь опять потянула, — заговорил он. — Ведь почти пятнадцать лет по северу шлялся.
— Звероводом там работали?
— Какое! — отмахнулся он. — Это в последние годы, а раньше кооператором был, рыбаком, разведчиком и кто знает чем.
— Вы сибиряк? А где учились?
— Самоучкой, — ответил он.
От излучины, что виднелась на изгибе реки, показалась долговязая фигура, а затем еще три маленькие, широкие.
— Это Самоха! — Стефания, дрожа, сжала жилистую кисть руки соседа. — Смотрите, ведь они ходили на выручку.
Самоха размашисто бросил свою одноухую шапку и повалился на сухую траву. Светало. Маленькое старушечье лицо охотника отсвечивало обильным потом. Додышев же подталкивал двух низкорослых молодых камасинцев, руки которых еще были завернуты назад.
— Развязывай! — попросил он Стефанию и Севрунова.
И когда шатающиеся на ногах ребята были освобождены, Самоха разразился потоком проклятий на улусных собак.
— Да будь я трижды проклят в утробе матери! Было совсем спороли… Их пришли вызволить, а они трусу праздновать… А тут эта собачня, как мошка, братец ты мой… Ладно, посконные штаны, да сук попался под руку.
— Могли бы и не штаны порвать, — пошутил вышедший из палатки Пастиков.
— А што ты думаешь! Ведь вон там какие жеребцы у старшины-то, — уже смеялся Самоха. — Кэ-эк они ухватились, штук пять, да ошкур и пополам, да только бродни и удержали, а то бы голый явился домой.
* * *
Алжибай и Аёзя пили араку. В просторной юрте старшины бродил мясной и табачный чад. По другую сторону камелька сидела с закрытыми глазами шаманка и бормотала непонятное. Маленькая женщина с большим животом в третий раз жарила сохатиную печенку и в третий раз ставила перед гостями туес со свежей аракой. Это была Улям, жена хозяина улуса. Все пили через край и слюнявили большие куски печенки в мясистых пунцово-красных губах.
За юртой сын Алжибая, напоминающий телосложением отца, ладил седла, две скотницы старшины доили коров.
— Русских прогоним, — мигал единственным глазом Аёзя. — Наш народ маленький, но мы погубим их зверей ядовитыми травами, погубим людей набегами.
— Погубим, — скрежетал фарфорово-белыми зубами Алжибай. — Красная власть прогнала в тайгу русских шаманов и нойонов. Они теперь копят силы. Алжибай много знает, но пока молчит… На днях один друг говорил Алжибаю, что на красных поднимается желтый народ, который живет там, где по утрам рождается солнце.
В юрту просунулась большая черноволосая голова Тимолая.
— Отец, по улусу говорят, что Чекулак и Джебалдок бежали к русским, — испуганным голосом сказал он. — Я сам видел четыре следа по берегу.