А пока что он лишь наблюдает; ждет, когда вырастут травы, когда деревья сбросят листву. Перемены происходит медленно и незаметно. Девочка ростом меньше козленка, тоненькая и хрупкая; у нее слишком большая голова, слишком большие глаза для такого крошечного тельца. Она не похожа на человеческое дитя, ее красота ошеломляет, тревожит.
Как красота ее матери.
Он перелетает на край соломенной крыши. Девочка падает на крыльцо и шепчет проклятия, но достаточно громко, чтобы он различил свое имя. На языке древнего севера, поражается он. Он посмеивается про себя: надо же, такой мелкий мышонок, а ревет, как медведь.
А вот и Маева выходит из леса. Он ее чувствует прежде, чем видит. Воздух дрожит. Следом за нею, едва различимая в сумраке, бредет старуха. Поблекшая, почти незримая.
Он летит через луг, пролетает в опасной близости от Маевы, едва не задев ее щеку кончиком крыла. Он вдыхает запах ее пота, лучший из ароматов.
Она испуганно пригибается, вскинув руки, чтобы защитить лицо. Старуха растекается туманом, окружает Маеву и укрывает в себе.
Он садится на ветку сосны, исчезая из виду. Девочке хватит времени, чтобы найти место, где спрятаться. Мать ее не найдет, ни о чем даже не заподозрит. В малышке есть бунтарский дух, и это хороший знак: признак силы. Ворон щелкает клювом. Еще раз каркнув напоследок, он поднимается в небо навстречу солнцу, встающему над горизонтом.
Старуха наблюдает за ним с крыльца.
Ребенка не видно нигде.
Питер крепко спал рядом с ней, его рука лежала у нее на бедре. Маева ворочалась и вертелась. Боль и тоска по всему, что было раньше – по всем былым чаяниям и надеждам, – теперь были вытеснены новой данностью у нее в животе. Любовь – жестокая штука, решила она. Я уже не хочу никакой любви.
Она честно пыталась войти в ритм бытия своего мужа, приспособиться к его распорядку. К его человечности. К его потребности в крыше над головой. К острым углам и краям, к твердой поверхности. К дровам и ножам, к элю и огню. К его потребности отлавливать и потрошить живых существ, передвигаться по миру верхом на коне или в лодке. По воде. По полям и горам. По всякой поверхности. Эта твердость была ей чужда, непонятна. Она стала медлительной и неуклюжей, будто придавленной тяжестью стен, мебели, всяческой утвари. Она задыхалась под грузом домашних дел, отягощенная необходимостью выполнять свой супружеский долг. В новом, странном и непривычном мире, где все решали желания и потребности мужа.
Маева постоянно ощущала его присутствие, он упорно вторгался в то малое пространство, которое ей удавалось проложить между ними. Она не могла даже спокойно вздохнуть – его непрестанная забота поглощала ее целиком. По ночам она часто сбегала из дома, пока он спал. Ей нужен был свежий воздух, звезды, открытый простор. Время подумать. Побыть одной в тишине ночи.