Я познакомилась с Марком, когда он пришел на один из мастер-классов для родителей, которые я проводила. Вообще-то инициатором была его жена Тони. В то время их сыну Тоби еще не исполнилось двух лет. Марк рассказал, что они с женой договорились не заводить детей, но, когда ей стукнуло сорок, Тони передумала. Они пытались год, затем еще год ЭКО, и она забеременела.
Учитывая, как тяжело нам это далось, я поражаюсь, насколько смутно представлял себе нашу жизнь после появления ребенка. Наверное, мое видение отцовства сложилось под влиянием телевидения, где младенец все время чудесным образом спит в колыбельке и почти не кричит.
Когда родился Тоби, я столкнулся с реальностью, в которой не осталось места для спонтанности и гибкости. Появилась хроническая усталость, один из нас все время находился на круглосуточном дежурстве рядом с малышом. Меня бросало от обиды к отчаянию, а бывало, что они накатывали одновременно.
Прошло два года, и я все еще не могу наслаждаться жизнью. Наши с Тони разговоры крутятся исключительно вокруг Тоби, и если я пытаюсь затронуть другую тему, мы все равно возвращаемся к нему через минуту. Я понимаю, что это эгоизм, но все же не могу отделаться от ощущения, что мой запал вот-вот кончится. Честно говоря, я больше не вижу себя рядом с Тони и Тоби.
Я попросила Марка рассказать о его детских годах. Все, что он смог сказать: ему не очень интересно разбираться в этом, потому что его детство было абсолютно нормальным. Будучи психотерапевтом я воспринимаю фразу «не очень интересно» как знак, что он хочет дистанцироваться от своего детства. Я заподозрила, что его новая роль родителя послужила триггером, запустив в нем чувства, которых он избегал.
Я спросила Марка, что значит «нормальное». Он рассказал, что отец ушел, когда ему было три года, и по мере того, как мальчик рос, посещения становились все более редкими. Марк прав: в его детстве нет ничего необыкновенного. Но это не означает, что исчезновение отца никак не повлияло на него.
Я предложила Марку рассказать, что он чувствовал после ухода отца, и он не смог вспомнить. Возможно, ему легче поступить, как его отец, и оставить Тони и Тоби, потому что тогда не придется открывать ящик собственных тяжелых переживаний. Я объяснила ему, что очень важно отпереть этот ящик, иначе он не почувствует, в чем нуждается его собственный сын, и передаст Тоби то, что передали ему. По его реакции я не поняла, услышал ли он меня.
Я снова увиделась с Марком только шесть месяцев спустя, во время другого мастер-класса. Он рассказал, что совсем впал в депрессию и решил не пытаться выбросить эти мысли из головы, а пройти курс психотерапии. К его большому удивлению, он плакал и кричал в кабинете психолога, когда вспоминал, как отец бросил его.