И — вот невезение! — за этим меня и застала сестра Беата: у зеркала, с развязанным воротником, разглядывающую собственный вырез платья. Я увидела монахиню в отражении и отскочила подальше, но поздно. Она успела сделать выводы.
— Иди за мной, — сухо бросила сестра Беата.
Я послушалась.
В кабинете сестры очень пусто и плохо пахнет — будто жгли ветошь. Она оставила меня стоять у дверей, а сама принялась расхаживать из угла в угол, то протягивая руки к распятью, то потрясая ветхим псалтырем. Я почти не слышала, что она говорила. Я будто оглохла и только наблюдала, как открывается и закрывается маленький рот над массивным подбородком. Так странно, неприкаянные, что приходят ко мне, и совсем не открывают ртов, но говорят так много.
— Ты поняла меня, Монюшко?
— Да, сестра Беата.
Она прищурилась, и кожа на щеках натянулась, будто на барабанах.
— Мне не нравится твой взгляд. Как ты смеешь так смотреть?! Как ты смеешь!!
Я уже и не знала, что ответить, поэтому просто стала смотреть только на свои туфли. По паркету от моих ног ползли трещины, тонкие, как паутинка. Они становились все более явными, их вот-вот заметит монахиня. Что-то тогда будет? Мне было почти не страшно, даже когда трещины добрались до подола рясы сестры Беаты, и пол начал осыпаться в черную пропасть прямо у ее башмаков. Почему она не падала вместе с ним?
— Отвечай мне, дитя, — вдруг властно сказала сестра Беата после долгого молчания. — Тебя уже коснулось проклятие Евы?
А я забыла, что это! Совсем! И теперь у меня целых две таблички: «Целомудрие» и «Набожность».
***
И все-таки смотрю на наши таблички и удивляюсь. Так странно, они не говорят о том, в чем мы провинились. Они кричат о том, каких добродетелей нам не хватает.
***
Данка такая храбрая! Обожаю ее!
Сегодня две девчонки годом старше хотели вызнать побольше и напроситься на наш вечер. Не знаю, как пронюхали, подслушали, наверное. Мы были с Даной, и тут она как выступит:
— Наш клуб, вообще-то, не для каждой встречной-поперечной. И уж точно не про вашу честь!
— Думаете, вы особенные? — оскорбилась девчонка.
— Да, думаем, — не сдавалась Данута. — Самые особенные.
— Мы наставницам скажем, — вставила другая четверогодка. — Что вы после обхода собираетесь!
— Попробуйте, — Дана стала наступать на них, как какой-нибудь бесстрашный римский центурион. — И увидите, кому хуже будет.
Пансионерки пофыркали и ушли. А я почувствовала, что мы тут одержали победу. Ну, не мы. Данка. И в этот миг я ее очень сильно любила.
Кто знает, может, и она меня полюбит.
***
В эту пятницу мы с Магдой хорошо подготовились к сеансу: ей пришло в голову устроить целый салон. Мы собрали все, что могло пригодиться: нарядились в шали и шарфы, Магда подрисовала мне глаза угольком (который сначала попал в глаз и щипал ужасно, пришлось все смывать и рисовать заново).