— Помню, на этой самой кровати мы тебе темную устроили. Весело было. Помнишь?
Как не помнить? Тяжелый потный мрак, удушье. Сыплющиеся со всех сторон удары. Смертельный ужас больше никогда не вынырнуть. Но зачем она об этом заговорила? Мы же с тех пор снова стали подругами.
— Не очень, — мой голос даже прозвучал жалко.
Надо было нападать. Сказать, что они были бессовестными и не имели права бить меня всей шайкой. Но у меня не хватило на это пороху. Бедная овечка.
— Каждому свое, — лениво отозвалась Данута. Щелчок — и мою простыню украсила еще одна дыра. — Кому весело, а кому нет. Вот ты когда-нибудь целовалась?
Чего она ждала от меня? Я до сих пор не понимаю. Но я выпалила первое, что пришло в голову:
— Дана, а ты говорила своей маме? О том, что… ну… твой папа, — под конец фразы голос полностью изменил мне, остался только совсем неслышный писк.
Несколько секунд она сидела, вперив в меня до крайности неприятный взгляд косящих глаз. Мне даже показалось — сейчас ударит. Ножницами. Рукой. Не важно.
Но прошло несколько мгновений, и Дана рассмеялась — зло и тонко — запрокинув стриженую голову.
— Какой же ты еще ребенок, — выдохнула она, отсмеявшись. — Дети всегда выдумывают.
Поднялась с кровати незаметным глазам пируэтом и вышла вон, оставив меня трястись в ознобе.
Черт, клякса.
1924
Часть II
Шантаж — дело благородное. Он придает даже пустяковым конфликтам драматичный флер безысходности. Осознавала ли Дана, что делала? Полагаю, ее вел чистый инстинкт. У девочки был потенциал настоящей паучихи, даже жаль, что так все обернулось. Но, повторюсь, ее репертуар никогда не интересовал меня всерьез.
Не моя область.
Итак, ей удалось запугать Касю, чтобы та не проболталась о ее нечистом белье. Но в то же время Данута понимала, что нельзя использовать один и тот же прием постоянно. Касю били не раз, пока фантазии хватало только на этот вид мучений. Она могла и перестать бояться.
Глядя на то, как на уроке домоводства Кася складывает лебедя из льняной салфетки, Дана мечтала об одном — запихать эту салфетку ей в глотку, чтобы она замолчала навсегда. А с какой нежностью смотрит на нее Магда! Будто на сестру, будто на ровню! Непростительно.
Здесь мое в высшей степени всестороннее исследование темных закоулков души требует отступления, сноски с примечанием. В конце концов, сложно предположить, когда мои записи будут опубликованы.
Пансион, как и любой проект, проходит через множественные стадии или, если хотите, метаморфозы. Прибавьте к этому новую эпоху. Так бывает всегда — перелом веков и первые десятилетия самые беспокойные.