Я быстро сменила тему разговора, чтобы уйти от неприятных мыслей.
— Вы говорите, что все члены вашей семьи эвакуировались на юг. Значит, красные выдали им удостоверения горожанина? — спросила я.
— Да… В каком же тяжелом положении была моя жена, что, получив удостоверение, уехала, оставив такого хорошего мужа, как я… — сказал он и глубоко вздохнул.
— Если бы она не смогла получить удостоверение, разве она не осталась бы? Но ведь ясно, что, уехав, она поступила правильно. Поверьте, это лучше, чем если бы она осталась здесь, ожидая вас. Неужели вы ненавидите жену за то, что она эвакуировалась?
— Разве я имею право ненавидеть ее, после того как ей пришлось из-за меня делать все те ужасные вещи?
— Она что, гулящая? — испугалась я.
— Если бы так… Во времена японской оккупации я сам пошел в солдаты и заставил ее много страдать. О себе-то я позаботился, но как же ей было трудно, ведь она осталась одна с тремя детьми. Теперь они уже взрослые, но впереди их ждут еще большие трудности.
— Как вы могли так поступить?
— Времена заставили. Вообще-то, я не такой уж плохой человек.
Мы грустно засмеялись. После он добавил со знающим видом:
— Каких только ругательств я не выслушал в этой жизни! Временами я даже думаю, что при японской оккупации было лучше. Ведь какие бы притеснения ни испытывал наш народ, как бы его ни презирали, в то время мы были вместе, сплоченной и защищенной семьей. А теперь как прикажете назвать наше существование? Это проклятая война. Люди одной национальности стали лютыми врагами, братья стреляют друг в друга из винтовок, супруги разлучаются, сосед доносит на соседа, отец и сын становятся врагами, порвав родственные связи…
Я не ожидала, что мне так радостно и приятно будет слышать, как товарищ Кан откровенно говорит о том, что камнем лежало у него на сердце. Я и подумать не могла… Впервые за долгое время у меня возникло ощущение, что я встретила кого-то похожего на человека. Не в том смысле, что он был красивым или образованным, он просто был нормальным. Когда встретишь человека, душа которого не порабощена идеологией правых или левых, чувствуешь прежде всего успокоение, тебе не нужно быть начеку и нащупывать, словно саперу, кому принадлежит эта душа — белым или красным? Как можно доходчиво объяснить такому человеку, как Кан, что, несмотря ни на что, жизнь на юге лучше?
Но только я собралась оспорить его мнение, искра от папиросы неожиданно упала мне на ногу, и я передумала.
5
На улице по-прежнему было холодно, но утро было необычно яркое. Солнца было так много, что казалось, будто на грязной бумаге для оклейки окон плясали красивые узоры. Мать, заметив эту картину, похоже, почувствовала приближение весны и сказала с задумчивым видом, что сейчас из-под земли выбираются насекомые и освобождается ото льда река Дэдонган. Мне не нравилось слушать слова, которые только на первый взгляд казались значимыми. Каждый раз, когда старики, говоря о днях рождения, праздниках и других важных событиях, задавались вопросом, доживут ли они до такого-то дня, их слова звучали для меня как сожаление, смешанное с притворством. Они что, не знают, какое сейчас время на дворе? Я считала, что в наши дни сентиментальность стариков — неуместная роскошь. Мне казалось, что из-за тревоги о том, удастся ли нам успешно преодолеть черные дни, которых впереди было не счесть, мое сердце высохло и раскололось на части. Единственным человеком, кому я могла верить, была олькхе.