— Детей у нее было много, кого только среди них нет. Ее старика, уж не знаю, что за работу он выполнял, поймал сунса — японский полицейский, его сильно избили, и вскоре он умер, наверное, задели что-то важное, когда избивали. Среди детей маним был чиновник городка, приспешник япошек, а после освобождения — красный. Еще были: солдат добровольческой армии, партизан, офицер национальной армии, правительственный чиновник и даже детектив, ловивший красных, — одним словом, всякие были. Что поделаешь? Они должны были стать теми, кем хотели стать. Разве было бы лучше, если бы она держала их возле своей юбки? Несмотря на это маним со старшим внуком крепко держат в руках хозяйство, она до сих пор работает не покладая рук и смогла сколотить состояние. Подумайте сами. К тому же у нее много детей, среди них есть и красный и белый, поэтому, какой бы мир ни настал, ей нечего бояться. Говорят, что вот-вот придет национальная армия. Что касается нее, она по-прежнему будет громко кричать, да и большое состояние добавляет веса в обществе. Она многое сделала для села. Хотя во многих семьях кто-нибудь да погиб от бомбардировок или, вступив в добровольческую армию, не вернулся обратно, у нас не было ни одного человека, кто погиб бы в результате перестрелки между красными и реакционерами. Пока она жива, никто не осмелится начать выяснение отношений. Жаль только, что она носит юбку… Даже мои невежественные глаза видят: если попросить ее стать президентом, она не испугается. Если бы такая, как наша маним, у которой среди детей есть и красные и белые, стала бы президентом, то она сразу объединила бы Север и Юг.
Ее наивные рассуждения об объединении Севера и Юга вызвали у меня не только громкий смех, но и неприятные мысли оттого, что даже такая невежественная женщина, как она, имела собственное мнение об объединении Кореи. Старуха все бормотала и плавно перешла к сетованиям на жизнь. Она рассказала о том, как вышла замуж и, приехав в эту деревню, жалела, что была не из клана Ю. Из-за несчастной судьбы она, рано став вдовой, оставила эту деревню и стала здесь чужой, как и мы. Она сказала, что, когда снова вышла замуж и работала торговкой, разнося завязанные в платок товары, то каждый раз, когда болела или хотелось плакать, она приходила в это село, под покровительство маним, и та утешала ее. Загибая пальцы, она подсчитала, что прожила так около двадцати лет. Это был трогательный рассказ. Когда я выслушала ее, мне показалось, что мы нашли место, где хорошо было бы остаться навсегда. О чем еще можно мечтать, как не о том, чтобы пережить грядущие невзгоды под покровительством маним?