Олькхе решила отдохнуть на возвышенности, а я спустилась к запруде. Мальчики ловили крабов. Они играли с ними, а крабы, схватив друг друга клешнями, выглядели так, словно были нанизаны на веревку. С детства я питала особую любовь к блюдам из крабов. Я могла сколько угодно есть соленых крабов в соевом соусе и не меньше любила тушеных или жареных крабов. Да, я была любителем вкусного мяса краба, но панцирь причудливой формы, защищавший мясо, всегда был твердым и таил в себе опасность. Каждый раз, когда я ела краба, я восхищалась и удивлялась тем, насколько проницателен был первобытный человек, обнаруживший, что внутри этого твердого и неаппетитного на вид панциря находилось такое сладкое мясо. Крабы, с которыми играли дети, издали были похожи на мохнаторуких крабов, но когда я подошла поближе, увидела, что это не мохнаторукие и не пресноводные крабы — они были меньше мохнаторуких, но больше пресноводных. Кроме того, у них на ногах росла толстая щетина, похожая на острые колючки, отчего они выглядели намного отвратительнее, чем их сородичи. Но даже в таком виде крабы выглядели для меня аппетитно. Сейчас был не сезон ловли, но округ Пхачжу с древних времен был местностью, где появлялись на свет крабы.
Подойдя к мальчикам, я спросила, что это за краб. Они ответили, что это «кальке».
— А его можно есть? — поинтересовалась я с тревогой и надеждой в голосе.
— Кто же их ест? — рассмеялись они.
— Тогда почему вы их ловите?
— Чтобы поиграть. Да и тут их полным-полно.
— Если я его съем, я могу умереть?
— Почему сразу умереть? Мы не едим, потому что невкусно. — Они снова рассмеялись.
Конечно, эти дети выросли там, где водились настоящие крабы, им был хорошо знаком вкус их мяса. И что было особенно приятно, в глазах мальчишек совершенно не было предубеждения против незнакомого беженца.
Рядом была большая деревня. Вдали виднелись люди, идущие по дороге, видимо, полевые работники. Место, где люди в такое время могли жить мирно, было похоже на рай. Казалось, что в деревне почти нет пустых домов, но желания поискать ночлег где-то еще у меня не возникало. Мне хотелось всеми правдами и неправдами остаться там, где живут люди.
Конечно, я удивлялась не только оживленной атмосфере, в которую попала впервые за долгое время, больше всего меня поражала свобода, царившая в этой местности. Она незримо витала в воздухе и чувствовалась в каждой травинке. Казалось, что даже весна пришла сюда немного раньше.
На флагштоке, укрепленном на вершине крутого холма и гордо возвышавшемся над деревней, словно специально привлекая внимание, развевался флаг Северной Кореи. Ниже по склону виднелось квадратное двухэтажное здание, похожее на начальную школу или волостное управление. Ни в Сеуле, ни в деревне Курончжэ я ни разу не видела, чтобы северокорейский флаг выглядел так внушительно, но у меня и мысли не возникало, что люди, сидящие в этом здании, злоупотребляют властью. Возможно, поэтому даже развевающийся северокорейский флаг не вызывал чувства грозящей опасности. За исключением флага не было видно никаких признаков власти северян: ни армии, ни вывески народного комитета. Похоже, олькхе тоже понравилась эта деревня. Но положение наше было не из легких: мы, скучая по людям, в то же время опасались их. И перед тем как встретиться с ними, мы должны были определиться, как вести себя — как правые или как левые?