— Ну уж если тебя не примут…
— Аюхан, я ведь хочу диктором стать. Родители пока еще не знают, тебе первому говорю. Мать надеется, что я в деревню вернусь, буду клубом заведовать. Она и сама в молодости пела, прямо-таки со сцены не сходила. Потом отец запретил.
— Диктором?!
— А что ты удивляешься? Разве это такая редкая профессия?
— Нет, но… Дикторы же в городе, в самой Уфе должны жить.
— Конечно, Асанайского радио пока нет, есть только Башкирское.
Аюхан улыбнулся, и Хамдия вторила ему серебристым смехом. Потом, посерьезнев, спросила, в упор глядя на Аюхана:
— Будем писать друг другу, Аюхан?
— А ты будешь отвечать? — тоже посерьезнев поинтересовался он.
— Обещаю.
Домой парень вернулся только под утро, проводив девушку до ворот ее дома.
Когда Аюхан уезжал в Уфу на учебу, бабушки тоже проводили его до сельских ворот, которые и поныне называются — Большие ворота. Удивительно, что обе они запомнились ему именно вот такими, застывшими возле ворот с какой-то прощальной тревогой в глазах. Бабушку Зубайду он видел живой в последний раз.
…Плавно плывут в памяти Аюхана воспоминания, то черно-белые, то цветные, какие-то обрывочные. Может быть удастся скроить из этих обрывков лоскутное одеяло прошлого?
На поминках, устроенных на седьмой день после похорон бабушки, пришедшие помянуть ее старухи болтали:
— Ох уж эта жизнь, что вода быстротечная. Ведь только-только разменяла Зубайда шестой десяток. Рано, ох рано ушла…
— Убивалась она сильно по Муниру. Ушел на войну и пропал ее единственный сыночек.
— Наверное, по милости Аллаха случилось так, что Хадия, вернувшись из дальних краев с мальчонкой, постучалась именно в дверь Зубайды. А Зубайда и выдала Аюхана за своего внука. И скажи, как второе дыхание у нее открылось после этого! А окончательно оправиться так и не смогла, шибко тосковала по Муниру.
— Как это выдала за своего внука? Разве ж он не сын Мунира? Я-то слышала другое!
— Гм, тогда получается, что душа погибшего на фронте Мунира переселилась в того медведя, что ли?
— Да ты что такие напасти рассказываешь!
Бабки замолчали. Аюхан, находившийся в это время по другую сторону печки за занавеской, еще долго сидел навострив уши, но старухи так больше и не вернулись к этой теме. К тому же в избу вошла бабушка Хадия с большим деревянным подносом для раздачи гостинцев…
…Нет, из таких лоскутов одеяла не сошьешь. Не желая и дальше забивать себе голову бесплодными мыслями, Аюхан решил отвлечься физической работой. Лучше всего поколоть дрова, все переживания с потом выйдут. Тем более что во дворе давно валялись пересохшие чурбаны, все руки до них не доходили.