Он тем временем заварил чай, снял ведерко с огня и поставил в сторонку на камень. Поднявшись на ноги, предложил:
— Пойдем, травы принесем, а тем временем чай настоится.
— Пойдем, — покорно согласилась Хадия, еще не совсем пришедшая в себя от пережитого волнения.
Они надергали высокой травы, которой было в изобилии среди деревьев, и огромными охапками принесли ее к шалашу. Запах свежей травы смешался с ароматом чая и жареного зерна, отчего у Хадии засосало под ложечкой. Сели пить чай. Хадия, изголодавшись за день, готова была смести все. Такый предложил славное угощение: хлеб, картошка, лук… Только природная скромность удержали ее от уничтожения всех Такыевых припасов. Сам Такый к еде, похоже, был равнодушен. Видно, сыт был. А вот глаза его… Голодные глаза. Так и пожирал Хадию взглядом. Уже не раз, наверное, мысленно сорвал с Хадии красное платье и овладел ею. Только рукам еще воли не дал. А Хадия, теперь уже она точно это знала, и не стала бы противиться его ласкам, тело так и жаждало сильных мужских рук…
Хлопнув себя руками по коленям, Такый поднялся от костра со словами:
— Займусь-ка я шалашом, покрою его камышом… Тебе, может, тоже надо свои дела сделать?
Хадия непонимающе посмотрела на парня и, смутившись, тоже вскочила на ноги. И в самом деле, совсем память потеряла от сладких переживаний. Ведь надо же сходить проведать Миляш, уже сколько времени девочка одна…
Такыю сказала совсем другое:
— Пойду искупаюсь…
— Да ведь река не близко!
— Ничего, я скоро, ноги у меня быстрые. Ты… жди, ладно?
Произнося эти слова, Хадия густо покраснела от своей решимости, оттого, что сама дала мужчине повод надеяться. А тот спокойно ответил: «Ладно», хотя голос у него предательски дрогнул от понимания тайного смысла вроде бы безобидных слов женщины. Если бы кто-нибудь наблюдал за ними со стороны, непременно решил бы, что эти двое давно живут вместе, с полуслова друг друга понимают…
Миляш уже наигралась на открытой стороне пещеры, которая выходила на юг, на Зилим, и с нетерпением дожидалась прихода матери. Протянув к Хадие ручонки, пролопотала:
— Мама, дай ням-ням!
Хорошенько накормив дочь, Хадия уложила ее спать, подумав, что, сытенькая, она не проснется до самого утра и не испугается, не обнаружив ночью мать рядом с собой. А сама с замиранием сердца, борясь с остатками стыдливости, надела другое платье, искупалась на речке и с еще мокрыми волосами поспешила в березняк, словно ожидало ее там что-то необычное, приятное, от чего чувствовалось томление в груди. Может быть, это… Дальше Хадие даже и думать было боязно. Такый встретил ее с улыбкой и, как показалось Хадие, с нетерпением во взгляде.