Лавр кивнул, глянул на меня искоса, потеребил ус, но все-таки спросил:
— А как вам эта история с Лафаргом и его женой?
Как-как, кверху каком… отличились зять и дочка Маркса, нечего сказать, взяли и самоубились цианистым калием. Лафарг еще письмо написал, типа в моей смерти прошу никого не винить:
“Здоровый телом и душой, я убиваю себя прежде, чем безжалостная старость, отнимающая у меня одни за другими радости и наслаждения бытия, физические и интеллектуальные мои силы, успеет парализовать мою энергию, сломать мою волю и превратить меня в тягость для самого себя и других. Издавна я обещал себе не переступать семидесятилетний возраст и наметил время моего ухода из жизни… Я умираю с радостной уверенностью, что предстоящее будущее, во имя которого я боролся 45 лет, восторжествует. Да здравствует коммунизм, да здравствует интернациональный социализм!”
И все вокруг — ах, как благородно! Не захотели быть обузой для партии на старости лет! Шестьдесят девять лет Полю, шестьдесят три года Лауре.
Мне вот тоже шестьдесят три, что теперь, вешаться?
Здоров, весел, молодая жена, громадное дело…
Хрен вам, мы еще повоюем. Хотя бы до семидесяти дотянуть надо, а лучше до семидесяти пяти.
Весна-лето 1912
— Значит так, — Вельяминов устало и озабоченно потер лоб, — тут Мечислав из Польской революционной фракции запросил встречу с товарищем Гардениным. Людей сейчас мало, так что вам надо будет съездить в Париж, подстраховать.
Митя переглянулся с Нестором (оба заметили, что вопреки обыкновению, Никита не назвал члена социалистической партии “товарищем”), но на всякий случай уточнил:
— Зачем, он же из Союза Труда? Свой?
— Свой-то он свой, но, боюсь, скоро будет чужим. До сих пор в террор играется, да еще под крылом австрийцев боевиков готовит.
— Небось на их гроши? — выхватил главное Нестор.
— Нет, пока на свои. Про Безданское ограбление слышал?
Кто же не слышал. Многие в движении, особенно молодые, не раз обсуждали этот невероятно удачный экс — двести тысяч рублей! — и прикидывали, куда потратить такую прорву денег. Впрочем, мысли эти быстро затухали, поскольку финансы на все утвержденные Исполкомом задачи поступали исправно, а считать чужие дело неблагодарное.
— Думаю, они с Союзом Труда расплеваться хотят, так что Мечислав может какое коленце выкинуть. Да и Сосед просил за ним присматривать, как он говорит, “Береженого бог бережет…”
— “… а не береженого конвой стережет”, — подхватили студенты.
— Оружие есть?
Оба кивнули, браунинги в группе Вельяминова носили все.
Вопроса, почему поляки с таким делом идут именно к эсерам, не возникло — из всех партий и групп Союза, именно народники установили самые тесные связи с Polska Partia Socjalistyczna, с тех еще полулегендарных времен, когда стороны именовались не ПСР и PPS, а “Земля и Воля” и Proletariat. Идеология и методы обеих организаций совпадали, вплоть до признания террора и наличия Боевых организаций. Только вот эсеры свою распустили, а поляки, наоборот, создали отдельную партию на базе боевки, эту вот самую PPS-frakcja rewolucyjnaе во главе с Мечиславом. И с каждым годом буковка S в названии несла все меньше смысла, служа лишь приманкой для новых членов, а на первый план выходили цели чисто национальные.